Моральное воспитание

Изначально, привязывая мораль к трансцендентной силе, религия сделала легко представимым авторитет, внутренне присущий моральным предписаниям. Этот повелительный характер правила, вместо того чтобы выступать как абстракция, не имеющая корней в реальности, объяснялась без всяких затруднений с того момента, как само правило стало восприниматься как эманация высочайшей воли. Моральная обязанность имеет объективное основание с того момента, когда над нами есть существо, обязывающее нас, и чтобы дать ощущение этого ребенку, было достаточно заставить его почувствовать, с помощью подходящих средств, реальность этого трансцендентного существа. Но божественное существо воспринимается не только как законодатель и хранитель морального порядка: это также и идеал, который индивид стремится реализовать. Homoiôsis tô theô[169]; прийти к тому, чтобы уподобиться богу, слиться с ним воедино – таков основополагающий принцип всякой религиозной морали. Если, в известном смысле, бог существует в другом, то он непрерывно становится, он постепенно реализуется в мире постольку, поскольку мы подражаем ему и воспроизводим его в нас самих. И если он может служить для человека образцом и идеалом, то это потому, что как бы высоко он ни находился по отношению к каждому из нас, все-таки есть нечто общее между ним и нами. В нас находится частица его самого; эта важнейшая часть нашего существа, называемая душой, исходит от него и выражает его в нас. Она – божественный элемент нашей природы, и именно этот элемент мы должны развивать. Благодаря этому человеческая воля оказывалась привязанной к сверхиндивидуальной цели, и тем не менее обязанности индивида по отношению к другим индивидам не были из-за этого отброшены, но были привязаны к более высокому источнику, из которого они проистекают. Поскольку мы все несем на себе божественную печать, чувства, внушаемые нам божеством, должны естественным образом переноситься на тех, кто сотрудничает с нами в осуществлении бога. В них мы также любим бога, и именно благодаря этому условию наша любовь имеет моральную ценность.

Можно увидеть теперь, что нам удалось выразить в рациональных терминах все эти моральные реалии; нам оказалось достаточно заменить концепцию сверхопытного существа эмпирическим, непосредственно наблюдаемым понятием этого существа, каковым является общество, при условии, что общество представляется не как арифметическая сумма индивидов, но как новая личность, отличная от индивидуальных личностей. Мы показали, как общество, понимаемое таким образом, нас обязывает, поскольку оно над нами доминирует, и как оно притягивает к себе воли, поскольку, хотя и доминируя над нами, оно в нас проникает. Подобно тому как верующий видит в важнейшей сфере сознания частицу, отражение божества, мы в ней увидели частицу и отражение коллектива. Соответствие в данном случае даже настолько полное, что оно само по себе является своего рода первым доказательством многократно здесь отмеченной гипотезы, согласно которой божество есть символическое выражение коллектива. Могут возразить, что перспектива загробных санкций лучше гарантирует авторитет моральных правил, чем простые социальные санкции, применение которых, подверженное ошибке, всегда ненадежно. Но уже то, что существуют великие религии, не ведающие этих санкций, наглядно показывает, что истинная причина эффективности религиозных санкций не в этом: таков пример иудаизма до весьма поздней эпохи его истории. Более того, сегодня все готовы признать, что в той мере, в какой относительное уважение к санкциям, какими бы они ни были по своей природе, влияет на совершаемое действие, в той же мере это действие лишено моральной ценности. Невозможно, следовательно, приписывать моральное значение концепции, которая не может воздействовать на поведение, не разрушая его моральный характер.