Можно, однако, заметить, что с этой точки зрения обязанность, дисциплина – лишь побочное свойство моральных законов. Сами по себе они не являются непременно императивными; они становятся такими только тогда, когда они оказываются в конфликте с чувствами и должны, чтобы одолеть сопротивление страстей, навязываться посредством авторитета. Но эта гипотеза совершенно произвольна. Обязанность есть важнейший элемент всякого морального предписания, и мы говорили о причине этого. Вся наша природа целиком нуждается в том, чтобы ее сдерживали, ограничивали, обуздывали, и это относится к нашей разумной природе точно так же, как и к эмоциональной. В действительности наш разум не является трансцендентной способностью; он входит в мир и, следовательно, подвержен действию законов мира. Но вселенная ограничена, а всякое ограничение предполагает существование сил, которые ограничивают. Поэтому, чтобы обосновать чистую автономию воли, Кант вынужден был допустить, что воля, поскольку она чисто рациональна, не зависит от законов природы. Он был вынужден сделать из нее способность, которая существует отдельно от мира, на которую мир не действует; замкнутая в самой себе, она не подвержена воздействию внешних сил. Нам представляется бессмысленным обсуждать эту концепцию, которая слишком явно противоречит фактам и способна лишь скомпрометировать моральные идеи, с которыми ее связывают. Можно легко отвергнуть наличие у нас всякого рода автономии, если воля может быть автономной только при условии ее столь грубого отрыва от природы. К тому же, как разум, который, согласно данной гипотезе, находится вне вещей, вне реальности, может устанавливать законы морального порядка, если, как мы выяснили, последний выражает природу такой реальной и конкретной вещи, каковой является Общество?
Кроме того, такое решение носит совершенно абстрактный и диалектический характер. Автономия, которой оно нас наделяет, логически возможна, но она не содержит и никогда не будет содержать ничего реального. Поскольку мы являемся и всегда будем существами чувствующими в той же мере, что и рациональными, всегда будет существовать конфликт между этими двумя частями нас самих, и гетерономия всегда будет правилом фактически, если не юридически. Но то, чего требует моральное сознание, это автономия действенная, подлинная, не только какого-то неведомого идеального существа, но того существа, каким являемся мы. Даже тот факт, что наши требования в этом вопросе все время растут, ясно указывает на то, что речь идет не о простой логической возможности, всегда одинаково верной совершенно абстрактной истине, но о чем-то, что создается, что постепенно становится, что эволюционирует в ходе истории.