Моральное животное

Вкратце можно сказать, что викторианская Англия была восхитительным обществом, которое, впрочем, не состояло из одних только восхитительных людей. Они делали в точности то же самое, что делаем мы, – поступали добросовестно, вежливо и внимательно по отношению к другим в той мере, в какой им было это выгодно. Да, в те времена это сулило больше выгод, чем сейчас. Кроме того, их моральное поведение, каким бы похвальным (или не похвальным) оно ни было, скорее являлось своего рода наследием, нежели сознательным выбором; совесть викторианцев формировалась под влиянием факторов, которые викторианцы не понимали и на которые в каком-то смысле были бессильны повлиять.

Учитывая все то, что мы теперь знаем о генах, мы можем вынести Чарлзу Дарвину следующий вердикт: Чарлз Дарвин – продукт окружающей его среды. Если он был добрым и великодушным, то он был таковым как пассивное отражение великодушия его общества. В любом случае львиная доля его «великодушия» окупалась.

И все же иногда Дарвин явно выходит за рамки стандартных требований реципрокного альтруизма. Будучи в Южной Америке, он сажал сады для огнеземельцев. Годы спустя, живя в Дауне, он основал местное «Общество взаимопомощи», в котором рабочим предлагали особую программу сбережений и вдалбливали нормы морали посредством скиннеровского обусловливания (ругательства, драки и пьянство облагались штрафами)[416].

Ряд дарвинистов сводит даже такой вид бескорыстных деяний к корыстным интересам. Не найдя способ, которым огнеземельцы могли вернуть долг (а мы не знаем, что они его не вернули), они списывают все на «эффекты репутации»: не исключено, что Дарвин сажал деревья в расчете получить награду в Англии (в том, что люди с «Бигля» повсюду разнесут весть о его великодушии, можно было не сомневаться). Однако моральные чувства Дарвина были достаточно сильны, а потому подобный цинизм маловероятен. Когда Дарвин услышал, что у местного фермера несколько овец умерли от голода, он лично собрал доказательства и предъявил их городскому магистрату[417]. Мертвой овце было очень трудно отблагодарить Дарвина, а фермер, разумеется, и подавно не стал бы этого делать; что же касается «эффектов репутации», то такое фанатичное поведение едва ли говорило в пользу великого натуралиста. Другой пример: какая могла быть выгода от бессонницы, вызванной воспоминаниями о страданиях рабов в Южной Америке?

Проще всего объяснить данный вид «слишком» нравственного поведения, вспомнив, что люди не столько «максимизаторы приспособленности», сколько «исполнители адаптации». В нашем случае адаптация – совесть – была задумана с целью максимизации приспособленности, эксплуатации местной среды во имя генетических интересов, однако успех данного предприятия весьма далек от гарантированного, особенно в социальных условиях, чуждых естественному отбору.

Таким образом, совесть может заставлять людей делать вещи, которые не отвечают их личным интересам, зато успокаивают саму совесть. Сочувствие, чувство долга и чувство вины, если их целенаправленно не истребляли в юном возрасте, способны вызывать поведение, которое их «создатель», естественный отбор, никогда бы не «одобрил».

В начале этой главы мы выдвинули рабочую гипотезу о том, что совесть Дарвина – бесперебойно функционирующая адаптация. Во многом так оно и есть. Более того, некоторые из ее проявлений весьма обнадеживают: они показывают, что определенные «ментальные органы» рассчитаны не только на преследование личных интересов, но и на гармоничную работу с «ментальными органами» других людей, способную порождать общественное благополучие. Тем не менее в некоторых отношениях совесть Дарвина функционировала неадаптивно. И это тоже повод для радости.

Часть третья Социальное противостояние

Глава 11 Двадцать лет ожидания

С тех пор как я поселился в деревне, мое здоровье значительно улучшилось, и со стороны я, возможно, выгляжу весьма крепким; однако я нахожу, что не способен даже на малейшие усилия – меня утомляют самые пустяковые вещи… С горечью и печалью я был вынужден примириться с выводом, что «выживает сильнейший» и что в будущем мне, вероятно, осталось сделать не так уж и много. Отныне, я полагаю, мне следует довольствоваться весьма скромным уделом – восхищаться успехами, которых добиваются в науке другие. Что ж, значит, так тому и быть…

Письмо Чарлзу Лайеллу (1841)[418]