Моральное животное

Вторая причина, почему в местах, подобных Шрусбери, быть добрым выгодно, состоит в том, что люди, по отношению к которым вы добры, остаются вашими соседями. Даже незапланированные затраты социальной энергии – например, диффузный обмен любезностями – могут быть разумной инвестицией. Смайлс пишет: «Благожелательность является самым главным элементом человеческих отношений. «Вежливость, – говорила леди Монтегю, – ничего не стоит, но ею можно все купить»… «Завоевывайте сердца людей, – внушал Борлейф королеве Елизавете, – и все кошельки их – ваши»[407].

На самом деле вежливость чего-то да стоит: времени и психической энергии. И в наши дни на нее можно купить не так уж много. Значительное количество (если не большинство) людей, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, не знают, кто мы, и никогда этого не узнают. Даже наши знакомства и те бывают мимолетны. Люди часто переезжают, часто меняют место работы. Посему ныне репутация правдивого человека значит гораздо меньше, а жертвы – даже ради коллег или соседей – окупаются реже. В наше время сын, которого отец своим примером учит быть хитрым и искренним только с виду, активно прибегать к несущественной лжи: обещать, но не всегда выполнять обещания, скорее всего, добьется больших успехов.

То же самое можно увидеть в компьютере Аксельрода. Если изменить правила и позволить игрокам мигрировать из одной группы в другую, тем самым снизив шансы пожать то, что посеяно, мощь стратегии «Око за око» начнет убывать, а успех более подлых тактик – возрастать. (Здесь мы снова используем компьютер, чтобы смоделировать культурную, а не генетическую эволюцию; охват среднестатистической совести меняется, но не из-за базовых изменений в генном пуле.)

В компьютере, как и в жизни, эти тенденции не требуют никакой поддержки извне и, следовательно, полностью самодостаточны. Когда процветают менее кооперативные стратегии, количество локально доступных коопераций снижается, что еще больше обесценивает сотрудничество. Результат: менее кооперативные стратегии процветают еще быстрее. Эта закономерность работает и в обратную сторону: чем совестливее становились викторианцы, тем выгоднее было быть совестливым. Но когда – по любой причине – маятник наконец достигает своей наивысшей точки и начинает обратный путь, то он, естественно, набирает скорость.

В определенной степени данный анализ просто-напросто подчеркивает азбучные истины о последствиях урбанистической анонимности: жители Нью-Йорка грубы и невежливы, и Нью-Йорк кишит ворами-карманниками[408]. Однако это не все. Суть здесь не только в том, что люди смотрят по сторонам, видят возможность для обмана и сознательно решают ею воспользоваться. Оптимальные контуры совести формируются в ходе процесса, который человек ощущает довольно смутно и который начинается, едва он произносит первое слово. Обычно это происходит под влиянием родственников (которые и сами не всегда понимают, что творится), а также других источников средовой обратной связи. Культурное влияние может быть столь же бессознательным, как и генетическое. Это и неудивительно, учитывая, как тесно они переплетены друг с другом.

То же верно и в отношении сектора, чей этос до сих пор является предметом многочисленных дискуссий – американских гетто, погрязших в нищете и криминале. Начинающим преступникам не нужно оценивать ситуацию и рационально выбирать преступную жизнь. Будь оно так, стандартное решение проблемы криминала – «изменить структуру стимулов», сделать так, чтобы преступление не окупалось – работало бы куда лучше. Дарвинизм предлагает более тревожное объяснение: с раннего возраста совесть многих бедных детей, сама способность к состраданию и чувству вины, ограничена средой, под давлением которой она формируется.

По всей видимости, источник данной ограниченности выходит далеко за рамки урбанистической анонимности. Многие люди, живущие в бедных районах, видят мало возможностей для «законного» сотрудничества с внешним миром. Мужчины, склонные к риску прежде всего в силу самой своей принадлежности к мужскому полу, едва ли питают надежды на долгую счастливую жизнь, которые большинство людей находят само собой разумеющимся. Как отмечают Мартин Дали и Марго Уилсон, «короткие временны́е горизонты», которыми столь знамениты преступники, могут быть «адаптивной реакцией на прогнозную информацию о шансах на долголетие и общий успех»[409].