Morden zaertlich (Убить ласково) (СИ)

- Потому что ты мне понравился. Ты похож на девчонку… и это меня чертовски заводит.

Момент был получен, и я выскользнул, ударив его в нос. Но в ответ не было никакого стона. Только спокойный голос.

- Не дергайся, Билл, будет хуже. Я пришел к тебе сам, это исключение. Обычно ко мне приходят – или их приносят. У тебя может все быть, Билл.

Меня вдруг затрясло. Я все еще помнил Айхлера и других, я помнил боль, обиду. В моей голове заново оживали воспоминания, и близость этой опасности пробудила в теле заячьи инстинкты. Мне было страшно. Я боялся умереть за решеткой, не отомстив, быть изнасилованным, униженным до полного уничтожения.

Мне и в голову не могло прийти иного термина – только насилие. Ведь до изнасилования я был девственником во всех отношениях.

Ноги отказали мне. Я был силен, пока держал страх в себе. Но вот он выполз наружу, и от меня уже ничего не осталось. Меня просто подтолкнули к кровати, я опомнился, Кулак зажал мне рот. Я забрыкался.

И тут случилось то, на что я сразу обратил внимание, как обращают внимание на гром без грозы – он попросил.

Я не знал, что можно так просить – жарко шептать, тереться носом о шею, щекотать, дразнить. Он соблазнял, иначе я теперь не могу это обозначить. Но тогда я не знал слов «заняться любовью». Не было любви – тогда что же было?

Сначала мне было противно. У Кулака, которого я предпочел называть Дэном, были шершавые руки.

Мне странно это вспоминать, хотя есть и какое-то тепло при этих мыслях. Все же это был первый оргазм – и да, это было приятно. Пусть и с парнем. Девушек я не знал вообще, к своему стыду.

Я был растерян. Не знал, что с парнем может быть хорошо. Противно не было, только стыдно.

Мои попытки объяснить что-то прервал насмешливый шепот:

- Ты странный, Билл. Но красивый. Все хорошо, спи.

Как ни странно, это меня успокоило. Не было длинных объяснений – все словно естественно.

С тех пор меня больше никто не осмеливался мацать или оскорблять. В столовой мне доставались лучшие порции. Меня не посвящали, но я чувствовал, что внимание ко мне увеличилось, а некоторые взгляды парней были далеки от невинных. На меня смотрели с вожделением.

Сам Дэн никогда не требовал от меня ничего постыдного. Поэтому моя голова снова поднялась, я растил свою болезненную гордость, лелеял мечты о мести. Я сам внушал к себе уважение. Я показал, что могу постоять за себя. Дэн научил многому новому – он почему-то не жалел сил и не смеялся.

Может быть поэтому мне дали кличку. Я стал Деткой. Так меня и называли. Иногда Билли-Детка. Они и приучили меня курить.

Я узнал ребят. Рыжий частенько доставал запрещенную еду и сигареты. Все было словно из супермаркета. Никто толком не знал, как и где он это делает, а тот отнекивался – «Секрет семейной фирмы». Эрик был мастер травить анекдоты.

Раньше он жил неплохо, его дядя, заменявший отца, был фокусником, и Рыжий перенял у него мастерство. Ожог на лице он получил, пытаясь проделать сложный трюк с огнем. Для него было не совсем понятно, как это случилось, но факт был неумолим - они с дядей оказались на улице. Удивительно, как плотно примыкают друг к другу люди в трудностях, как сближаются и без того близкие души!

Они «щипали» прохожих на рынках, воровали продукты. Но однажды их поймали, вместе, только вот дядю определили в другое место, а Эрика сюда. Они переписывались. Рыжий частенько рассказывал нам о дяде, который был вообще оптимистом по жизни.

Зигфрид был странным. Кулак говорил о нем «ни х*я не умеет делать, зато хорошо треплется». Обычно так он отмазывал от каких-нибудь общих дел.

Зиг был мастер рассказывать. Истории у него складывались сами собой – печальные, глуповато-романтичные, с привкусом металла и одиночества. Он писал стихи, только вот их никому не показывал, и Дэн относился к этому с уважением. Зигфрид был птичкой – удивительным существом для суровой природы улиц.

Стоит признать, в тюрьме мне жилось намного лучше, чем на улице. Здесь я впервые вкусил нескольких заманчивых блюд – почета, уважения и влияния. Все три я умело использовал, заводя знакомства и записывая нужные адреса. В голове моей выстраивались планы.

Но все когда-нибудь кончается, я уже говорил это. А все хорошее кончается ударом по голове. Пусть даже образным.

Дэн был не особенно разговорчив, да и я не отличался общительностью. Но однажды после планового медосмотра он вдруг разговорился.

Он просил:

- Билл, когда ты освободишься, пожалуйста, брось ты эту месть.

- Не могу.

- Знаю. Даже не пытаюсь убедить… Но по крайней мере будь поумнее.

- Конечно, Дэн. Я потом тебе напишу или навещу сам.

- Эх, Детка… Не получится.

- Почему?

- Узнаешь как-нибудь, дурак ты, дурак.

- Так объясни дураку.

- Осталось-то! Сам поймешь, не совсем уж слабоумный, - он шутливо щелкал меня по носу.

Да, оставалось немного. Одну ночь его очень сильно лихорадило. Врач был в стельку пьян и ничего не соображал. Мы пытались что-нибудь сделать, но кто мы такие? Через два часа лихорадка спала.

- Туберкулез, Детка, страшная вещь, - с улыбкой сказал он.

- Дэн, я… - слова мои разбежались, удар был силен.