Море дышит велико

— Коли так, слушай такую вещь! Орденские план­ки носить! Будет повод вспомнить не только... о стишках.

Затем, обернувшись к механику, командир кораб­ля заметил:

— И вы тоже... Не ожидал. Стыдно играть без пра­вил...

Сказание о милосердном докторе

Капитан-лейтенант Выра зря обвинил Романа в ре­троградной амнезии, то есть в забывчивости. Мочалов помнил всё, расценивая, однако, факты иначе, чем они были представлены в его наградном листе. Ну лад­но, с ним не согласились, объявив, что начальству виднее. Обжаловать награду неловко, а вызывающий отказ от неё вообще бы не понял никто. Но разве нет у человека прав самому судить о себе? Разве можно заставить гордиться орденом, который не заслужил? Принимать официальную версию Мочалов не желал.

Делиться же с кем-либо пережитым ему было совест­но, будто и в самом деле он виноват в том, что остался в живых.

В тот день на рассвете капитан-лейтенант Рудых потребовал по телефону еще одну дозу фенамина. Мо­чалов пытался возражать доказывая, что отдых сти­муляторами не заменить, а многократное применение данного препарата категорически противопоказано.

— Другой раз учту — засмеялся командир траль­щика. — А сейчас тащите таблетку на мостик.

Самого Мочалова камнем придавила постыдная сон­ливость. Перевозбужденный мозг защищался тормо­жением. Но капитан-лейтенант Рудых бодрствовал го­раздо больше — несколько суток. Накануне Роман сам предложил ему это лекарство, а теперь вот приходи­лось расхлебывать. Распоряжение с мостика было не менее категорическим, чем установки фармакопеи, и доктору пришлось подчиниться.

На тральщике не все были железными, вроде ко­мандира корабля. Отдых был необходим, и боевой тре­воге дали отбой, заменив её готовностью номер два. Мочалов тоже прилег, не раздеваясь, у себя в лазаре­те. Бесцеремонный, мощный удар, сбросив с медицин­ской кушетки, заставил его очнуться. Свет погас, и ничего нельзя было понять в глухой черноте. Палуба кренилась, и где-то бурлила вода. Без шапки, в белом халате поверх кителя, доктор ринулся по трапам на­верх и увидел размозженное железо. Ампутирован­ная корма, вздыбившись, зияла культей. Тральщик медленно оседал, и всё, что могло стрелять, стреляло. Пушки гвоздили прямой наводкой, надсадно перхали скорострельные «бофорсы» и «эрликоны». Казалось, цели возникали то справа, то слева. Стволы тотчас де­лали полный разворот, устремляя новые трассы, оче­реди, всплески.

Командира корабля Мочалов нашел на своем посту. Шевелюра его слиплась сосульками. Роман хо­тел осмотреть голову и перевязать, но капитан-лейте­нант, отстраняясь, дал понять, что медицинской помо­щи ему не требуется.

— Очень хорошо, — сказал Рудых. — Замечатель­ные шумовые эффекты.

Вахтенный офицер, тут же остыв под колким взгля­дом командира, прекратил огонь. Цели были мнимы­ми, а если одна среди них и в самом деле оказалась бы перископом, то артиллерией его не возьмешь. Бомбо­мет «хеджихог» отпадал. Неподвижно закрепленный на палубе, он навалился всем корпусом корабля.

— Отражал атаку, согласно инструкции, — оправ­дывался вахтенный офицер.

— Именно этого противник и ждал, — кивнул Ру­дых. — Почему бы не доставить ему такое удоволь­ствие?

Управляющий огнем такой задачи перед собой не ставил и потому обиделся, а командир корабля между тем продолжал:

— Спустить на воду катер, сбросить понтон! Старпому позаботиться, чтобы при этом наблюдалось побольше беготни, суеты и прочих явлений паники...

Распоряжение было неслыханным. С какой стати унижаться перед врагом? Но капитан-лейтенант твер­до выставил ладонь, показывая, что он еще не закон­чил. Инженер-механик получил задание поддерживать корабль на плаву силами аварийных партий, спрямить его перекачкой топлива и обеспечить электроэнергией. А главное, артиллерийские расчеты, укрывшись на па­лубе, должны были находиться в немедленной готов­ности.

Это меняло дело. Командир корабля, очевидно, ре­шил выманить противника из-под воды и навязать ему бой. Изрядно повеселев, офицеры бросились по местам, и только доктора Рудых попросил задер­жаться:

— Приготовьте медикаменты, перевязочный мате­риал и с ранеными на катер. Штурман пойдет коман­диром. До берегов Таймыра, учтите, не менее ста миль...

Значит, это была не только уловка для того, чтобы навязать бой в условиях, невыгодных для противни­ка? Мочалов заявил, что он пострадавших, конечно, эвакуирует, а сам нужен здесь.

— На борту остаются только те, без кого не обой­тись. Всё!

— Вы тоже раненый...

— Думаете, стану уговаривать? — оборвал Рудых, и в голосе его, скорее насмешливом, прозвучало что-то, обдавшее Романа до пересечки дыхания, как фи­зиотерапевтический душ Шарко.

— Идите, лейтенант медслужбы! У каждого свой долг.