— Согласен, — был вынужден признать Выра. — А недостаток старый — школярство, нет примеров из опыта.
— Опыта у меня пока нет. Когда стану капитан-лейтенантом, вроде вас, наверное, появятся и примеры.
Дерзость оскорбленного придиркой докладчика Василий Федотович игнорировал, заметив:
— Поздновато запланировали.
Доктор Мочалов скромно сидел в уголке кают-компании и чистил ногти. Всем видом своим он подчеркивал, что обсуждаемая на занятии проблема к медицине отношения не имеет.
— Кстати, вам было рекомендовано поделиться воспоминаниями, — напомнил ему Выра.
— Пробовал, — застенчиво соврал Роман. — Но как-то не получается.
— Так. Значит, и впрямь всё позабыл, — огорчился Василий Федотович и неожиданно повернулся к лейтенанту Чеголину: —Некоторые товарищи утверждают, что у вас собран интересный материал.
Виктор Клевцов заулыбался, сразу открыв, кто скрывается под псевдонимом «некоторые». Это он помог Артёму получить доступ к архивной папке, пронумерованной и прошнурованной согласно правилам делопроизводства. Но в штабной «Легенде, о гибели корабля» не содержалось ничего легендарного. На отпечатанном в типографии стандартном бланке он прочитал всего пол страницы машинописного текста: широта и долгота места, дата, краткое перечисление обстоятельств боя, число погибших и оставшихся в живых членов команды...
Фамилия командира того корабля показалась знакомой Чеголину: «капитан-лейтенант Рудых...» Вроде о нем упоминал Терский на лекциях по морской тактике. Скупость штабной «Легенды» вызвала досаду и желание, узнать всё о последнем бое капитан-лейтенанта Рудых. Артём собирал факты по крупицам, сопоставлял, пробовал нарисовать для наглядности схему маневрирования противоборствующих сил, сравнивал возможности главного калибра на «Тороке» с баллистикой американских трехдюймовок, и расчеты показывали, что нашими пушками вражескую подлодку скорее всего удалось бы не только повредить. Сотки её бы уничтожили. Чеголин занимался этим в свободное время, вовсе не для доклада на офицерском семинаре.
Сердито взглянув на Виктора Клевцова, Артём объяснил командиру корабля, что ничем особенным, к сожалению, не располагает. Воспоминания главного старшины Тетехина и нескольких бывших его сослуживцев да собственные выводы не могли быть предметом для серьезного разговора. Но Василий Федотович настаивал и мало-помалу вытянул из лейтенанта всё, что тот узнал, и что. подумал, и о чем догадался.
— Всё так, — подтвердил обомлевший Мочалов.
— Схемы маневрирования, попытки тактического анализа. Откуда чего взялось? — обрадовался капитан-лейтенант Выра. — Следовательно, хлопец постарался представить себя на месте Максима Рудых.
— Данный боевой эпизод не по теме доклада, — опять взъелся Пекочка. — Корабль без гидроакустики выполнить задачу не мог.
— И всё же выполнил её, — возразил Выра.
— Непредвиденная случайность!
— Почему же «непредвиденная»? Командир конвоя знал, на кого положиться.
— Матросские байки и досужие домыслы — еще не факт. Вообще странно, почему осталось столько живых...
— Старший лейтенант мед службы Мочалов и об этом забыл? — иронически спросил командир «Торока».
Доктор тщательно обрабатывал ногти. Его руки стали почти стерильными, хоть становись за операционный стол. А Василий Федотович не жалел красок не скупился на оценки. Офицерская учеба продолжалась и после ужина, но уже только для желающих. Пришли, однако, все, за исключением. Пекочинского и Тирешкина. Заместитель командира сошел на берег и потом очень жалел. Он не предполагал, что к данному мероприятию проявит интерес лично начальник политотдела.
Двадцать шесть человек в открытом полярном море. Спасательный катер с испорченным бензиновым двигателем и решетчатый плотик-понтон. Катер был перегружен, а на понтоне трудно остаться сухим. Кому переходить на плотик, определили па морскому счету. Вез жребия на катере оставались только раненые. Трус, который был загребным, тоже надеялся на исключение. Ведь он укрепил взамен реи футшток, натянул ванты и штаги, ввязал крепчайшими узлами шкоты и брасы — словом, придумал на не приспособленном для этого катере специальную оснастку, без которой парус не парус, а только брезентовый чехол. Мочалов понимал, что знания этого матроса пригодились и он на катере в самом деле не лишний. Однако выделить его среди других доктор не мог. И бурная инициатива, и кипучая деятельность — всё предназначалось у загребного только для себя, хотя случайно оказалось полезным и для остальных. Кошка тоже отчаянно царапается, если её хотят утопить.
Потом начался шторм. Буксирный фалинь с понтона оборвало. Шли под парусом. Несколько суток Мочалов перевязывал и правил по маленькому переносному компасу. И еще он чистил раны, делал инъекции, поил ослабевших, распределял пищу...