Море Мечты

Закрывая дверь, Алексей заметил, что Наташа молча пожала плечами. В душе у него поднялась обида. «Ты еще узнаешь, что я не так плох», — решил он. Острое желание завоевать ее признательность, увидеть удивленную и благодарную улыбку в ее недоверчивых глазах охватило Алексея. Он не осуждал Наташу, — как, впрочем, и этих утонченных, красивых и высокомерных юношей. Он был чужой для них, чужой и непонятный пришелец из далекой эпохи, память о которой почти стерлась в их сознании. Он был для них все равно что житель неоткрытой еще внегалактической планеты, книгой за семью печатями, загадкой. А друг к другу они привыкли с детства, вместе учились и отдыхали, вместе накапливали знания и опыт полетов, прекрасно знали достоинства и недостатки каждого. Он еще должен добиться их доверия и дружбы. За это надо бороться.

«Паллада»[1] стремительно ускоряла свой бег, каждую минуту проглатывая долю бесконечности длиной в восемнадцать миллионов километров. Это был корабль, который двигался за счет реактивной тяги невидимых радиоквантов высокой частоты. Сверхмощные магнитные экраны сдерживали убийственную мощь излучений, атакующих звездолет, а тончайшие механизмы обновления атомной структуры параболоидов обеспечивали непрерывную устойчивость ритма движения. Звездолет мчался через бездны пространства, все время поддерживая скорость на уровне «семь девяток после нуля».

Алексей был счастлив, он снова жил привычной жизнью, все дальше проникая в безбрежные дали пространства-времени. Голубоватые огоньки уходящих назад звезд приятельски подмигивали с боковых экранов, в то время как вогнутый экран главного радара грозил черным мраком неразгаданных препятствий, лежащих впереди. Но успокоительная мелодия, лившаяся из приборов охраны электронных связей, казалось, говорила: «Не бойся ничего, мы на страже…»

Еле уловимый бас квантовых генераторов напоминал о десяти миллиардах киловатт энергии, ежеминутно преобразуемых в бешено рвущийся луч реактивной отдачи. Звуковой диск гравиметра упорно тянул бархатистое «ре», Сообщая об отсутствии вокруг корабля тяготеющих масс на расстоянии, по меньшей мере, десятка световых лет. На экране обзора еле угадывались тускло-багровые пятна: то из неизмеримых далей светили инфракрасные звезды, ставшие видимыми благодаря допплеровскому смещению спектральных линий. Релятивистские часы, соединенные со счетчиком замедления времени, каждый час издавали тонкий жалобный звук на высоких регистрах, словно удивляясь тому, что на Земле за эти же шестьдесят минут истекало двадцать суток.

Алексей целиком погрузился в работу. Он не хотел ни в чем отставать от уверенных в себе, сильных юношей, безупречно владеющих искусством лаконичного, предельно ясного рассказа о самых сложных явлениях космоса, — и день за днем упорно постигал астронавигационную технику четвертого тысячелетия. И постепенно таял холодок отчужденности, исчезал снисходительный тон объяснений. Космонавты стали понимать, что молчаливый, никогда не улыбающийся релятивист — один из них, что его мозг ничем не отличается от их мозга и поразительно быстро усваивает те же знания, какие были доступны и им, а в его душе горит тот же огонь познания, который заставил их покинуть прекрасную родину и устремиться в грозные, необжитые дали пространства.

Внутренняя жизнь на «Палладе» мало отличалась от знакомой Алексею обстановки межзвездных экспедиций. Все соответствовало веками складывавшейся, устойчивой традиции. Инерция преемственности давала знать себя здесь особенно сильно. Как обычно, инженеры и механики, штурманы и пилоты несли вахты, то и дело регулировали и проверяли механизмы и приборы, и каждые полчаса определяли новые координаты Альфы Эридана, чей зеленый диск все увеличивался на экранах обзора. Математики и кибернетики в сотый, наверное, раз уточняли программу маршрута и команды аварийным роботам на случай непредвиденных осложнений.

Алексей часто наблюдал, как работает Варен. Вполголоса мурлыкая песенку, он легко, словно забавляясь, в две-три секунды рисовал кривые вероятностных погрешностей или вносил поправки в дневниковые записи автомата. Его удлиненные глаза при этом излучали какой-то особый внутренний свет. Алексей невольно тянулся к Варену, — не только потому, что тот первым оказал ему доверие. Алексей чувствовал неосознанное душевное родство с ним, потому что его стихийно влекло к людям большого размаха и отчаянного бесстрашия. Варен — он знал, чувствовал это — был именно таким.