Море штормит

Сережка споткнулся о поломанный ящик. Еле удержался на ногах. Посветил в углу. Меж обломков кирпичей и обвалившимися кусками штукатурки торчали оборванные провода, расколотые радиолампы, валялись расплющенные и погнутые рычажки, колесики, спрессованные серебристые пластинки. Осторожно двинулся вдоль стены. Сделал шаг, другой — и нога увязла в чем-то сыром и мягком. Сережка поставил свечку на каменный выступ. Пригляделся. Придавленный кирпичами, припорошенный известкой, на полу истлевал изодранный матросский бушлат с потускневшими медными пуговицами. Потянул его к себе, отряхнул от пыли. И тут же услышал, как что-то звякнуло у самых ног. Пошарил рукой. Ничего. Поразбросал кирпичи. Поставил свечку на пол. Снова принялся искать. И у самой стены увидел небольшую металлическую коробочку. Она оказалась пустой. Через всю крышку, надвое разрезав плохо различимую надпись, тянулась глубокая бороздка-вмятина. С боков коробочка сохранилась лучше, но была в темных подпалинах.

Неожиданно за спиной у Сережки что-то щелкнуло. Он вздрогнул, не сразу догадавшись, что это отвалился от стены кусок штукатурки. Добре хоть от стены. А когда б с потолка. Да не штукатурка, а, к примеру, кирпич… Сережка схватил свечку и, боязливо озираясь, заторопился назад, к лестнице.

За спиной снова грохнуло. Теперь уже сыпалось сверху. В подвале всклубилась пыль. Запершило в горле, защекотало в носу.

Сережка, едва коснувшись перил, прытко застучал босыми подошвами по ступенькам. Попав наконец в полосу света, зажмурил глаза и ощупью стал искать край люка. И здесь он почувствовал, как кто-то схватил его за руку и рывком вытащил наверх. Сережка даже не успел закричать.

Перед ним стоял Афанасий Ильич.

— Хиба ж так можно? — сердито шевельнулись у старика мохнатые брови. — Я ж тоби наказав кирпич та плитку собирать, а ты по пещерам лазишь.

Сережка кивнул в сторону собранных кучкой плиток и обиженно засопел носом.

— Ладно, — смягчился Афанасий Ильич. — Пишлы. Работы у нас богато.

Он подобрал плитки, кинул в мешок несколько целых кирпичин. Оставшимися плитками Сережка набил противогазную сумку.

Поплутав немного в руинах, вышли на тропинку, уже хорошо протоптанную до самого города. Молча миновали элеватор, разбитую в крошку ракушечную стену, покореженную пожаром ограду. Дальше стежка свернула к причалам.

Афанасий Ильич вдруг остановился, придержал Сережку за плечо.

На поросшем молодой травой склоне, что полого спускался к реке, у братской могилы десантников неподвижно стояла Анна Георгиевна. Ветер развевал ее седые волосы, рвал с плеч черный платок. Сцепив на груди руки, она глядела в даль пустыря, на котором одиноко чернела обугленная ольха.

Они дождались, когда Анна Георгиевна тронулась с места. Проводили ее взглядом и только тогда снова вышли на тропинку.

Афанасий Ильич вышагивал не спеша, попыхивал трубкой. Сережка семенил следом. Ремень противогазной сумки резал плечо. Немного ныла спина. Все-таки в который уже раз вот так, и все с грузом, и в гору. Но отчего-то сама собой выпячивалась колесом грудь и хотелось, чтобы пот еще обильнее стекал по лицу. И совсем уж было бы здорово, если б увидели его сейчас хлопцы-дружки, с которыми вместе когда-то ходил в ночное, гонял по Ингулу плоты.

У могилы они остановились. Разложили на земле все, что принесли с развалин. Афанасий Ильич скинул пиджак, поплевал на ладони и достал из-под камня припрятанные с вечера саперную лопату и мастерок. Споро взялись за дело. Первым долгом выложили весь холм по основанию кирпичом, будто заключили в красную рамку. Затем принялись одевать плиткой осыпающиеся скосы. За рядом ряд. Сережка очищал и подавал разноцветные плитки. Афанасий Ильич сноровисто и аккуратно подгонял их одну к другой.

Солнце уже начало сползать к горизонту, когда они наконец добрались до самого верха могильного холма. Утрамбовав землю вокруг столбика, на котором была прикреплена жестяная пятиконечная звезда, Афанасий Ильич задумчиво сказал:

— Тут бы памятник на века поставить. Щоб хто ни прошел, поклонился героям, згадал про их подвиг. — Он зачерпнул у края могилы пригоршню земли, высыпал в платок и туго завязал его узлом.

— Навишо це вы? — удивился Сережка.

— Внукам своим передам, щоб такими ж выросли, як герои-десантники. — Он расстегнул ворот вышитой холщовой рубахи. — Мени мой батько колысь из Севастополя, с Крымской войны, землю в кисете привез. По сей день, сынок, храню, як святыню…

С лимана, подвывая, дул ветер-свежак. Запах водорослей смешивался с тминным ароматом молодой листвы. А от руин по-прежнему тянуло порохом.

Сережка наклонился, взял горсть сероватой от пепла земли и насыпал до краев найденную в подвале коробочку. Загляделся на исцарапанную поверхность крышки. И снова подивился: до чего ж одолели его в последнее время загадки. Опять ничего не поймешь. Выщерблены, стерты всего-то, может, две или три буквы, а получается какая-то тарабарщина. Попробуй смекни, что за слово было выдавлено на крышке, когда осталось на ней лишь «На… па».

Показал Афанасию Ильичу. Тот выдохнул облако дыма и замысловато изрек: