Море штормит

«Дорогая Анна Георгиевна! Не удивляйтесь, когда получите это письмо. И не сердитесь, если что-то скажу не так. Я знаю, у Вас большое горе. И лучше бы мне не тревожить Вас своим письмом. Я и так уже не раз откладывала его. Но больше не могу. Я должна рассказать Вам все. Об этом просил меня Рогов.

Вы, конечно, помните нашего капитана. Таких не забывают. Он часто вспоминал Петровск, каштаны на старой набережной, голубой, как небо, лиман. Но больше всего он беспокоился о портрете, который остался у Вас в музее. Во что бы то ни стало хотел разыскать след неизвестного художника, установить его имя.

Андрей сразу сказал, что этот художник — герой. Так оно и есть! Совершенно случайно мы узнали о клятве моряков перед какой-то священной для них реликвией. Спрашивали потом об этом всех встречных. Написали около двадцати запросов. И вот на днях пришло письмо от одного сапера, которого когда-то оперировал Андрей. Сапер подтвердил нашу догадку. На передовой он дважды слыхал, как солдаты рассказывали о картине, перед которой, прежде чем идти в атаку, морская пехота дает свою боевую клятву. Он уверял, будто ту картину моряки передают из одного отряда в другой, и потому ее невозможно отыскать.

Анна Георгиевна, нет сомнений — это тот самый портрет. Раненый лейтенант, с которого началась вся эта история, говорил в бреду не только о картине. Он вспоминал и клятву. Водитель санитарной машины слышал, как лейтенант в горячке прошептал: «Сохраните. Это у меня самое дорогое…» Не берусь утверждать, но вполне может статься, что лейтенант и есть разыскиваемый нами автор портрета. Зовут его Григорий Нарожный.

После операции мы отправили его в тыловой госпиталь. Правда, без всяких надежд. Недавно я поинтересовалась его судьбой. Ответы даже страшно вспоминать. Эшелон, в котором находился лейтенант, изрешетили вражеские штурмовики. Почти никто не уцелел. Теперь о Нарожном говорят: «Пропал без вести». Хотя каждый понимает, что давно уже можно сказать иначе.

Вы уж не браните меня за такое мрачное письмо. Не могу я сегодня писать по-другому.

Анна Георгиевна! Нашего капитана, нашего Андрюши Рогова, вот уже девять дней как нет в живых. Он погиб, защищая раненых. На нас напали скрывавшиеся в лесу эсэсовцы. Они стреляли по машинам с красными крестами. Андрей поднял автоматчиков в атаку. Он был впереди. До сих пор все это перед глазами. И взрывы, и пламя, и кровь на гимнастерке у левого кармана.

Рана оказалась смертельной. С трудом Андрею удалось произнести всего несколько слов. Если бы Вы видели, как он смотрел мне в глаза. Никогда теперь не забыть этого взгляда. И, знаете, он говорил о портрете. Просил написать Вам письмо. Вспоминал еще какого-то мальчишку, который остался без родных.

Лучше бы уж все это случилось со мной. Ведь Андрей так мечтал о будущем! После войны он решил посвятить себя науке… Собирался проникнуть в глубинные тайны мозга. Он называл его загадкой загадок. И почему-то еще обязательно хотел побывать на глухой дальневосточной станции, где похоронен путешественник Арсеньев.

Только сейчас я поняла, как много может отнять у человека война. У меня она отняла все. Не знаю, как жить теперь дальше. Я любила его. Он был для меня…»