Море штормит

— Бойко! — Это напарник длинного узнал Сергея. Брошен фонарь. Хулиганы сломя голову метнулись в разные стороны. Догнать бы хоть одного! Сергей пробежал несколько шагов и остановился. В висках шумит, тяжело дышать. Ну и подлецы — бьют из-за спины. А драться, выходит, иногда все-таки нужно.

Здесь вроде бы он натолкнулся на них. Ну да. Вот и фонарь. Не разбился даже. Горит. А это что такое? Сергей поднял с земли смятую косынку. Голубую, с тоненькой белой каемкой. Не может быть! Неужели это была Тамара?

— Снегова! — прокричал он в темноту.

Лениво откликнулось сонное эхо. И тотчас совсем рядом виновато прозвучал знакомый голос:

— Я здесь, бригадир… Не шуми…

Сергей молча протянул ей косынку. Она прижала ее к лицу и вдруг заплакала навзрыд.

— Не надо, Тамара. Зачем ты…

— Стыдно мне, понимаешь? Что я, хуже всех? Да потуши ты фонарь. Вот так. До клуба проводишь?

Сергей кивнул. Медленно они спустились с насыпи. Тамара снова заговорила, все еще со слезами в голосе:

— Не со страху я побежала. Пуганая… Ко мне эта дрянь так и липнет. Потому, может быть, я и злая. Когда еще на руднике жила, меня так и звали: «Не тронь — укусит». А мачеха, та еще почище величала. Да что я тебе про свое говорю. Совсем это ни к чему. Ты ведь, бригадир, меня не уважаешь…

— Сам не пойму, — глухо ответил Сергей.

— Вот как… — протянула она. — А почему?

— Потому что… Да потому что строишь из себя бог знает кого. А спроси, зачем на свете живешь, — не ответишь.

Стали попадаться прохожие. Тамара, так ничего и не возразив, остановилась на перекрестке. Она, видимо, решила дальше идти одна. Сергей по выражению ее лица догадался, что ей хочется о чем-то его спросить.

— Ну что молчишь? Говори…

— Юрка надумал уйти из бригады…

— Странно, — пробормотал Сергей. — Гнали в три шеи — просил оставить. А теперь — нате вам! В другую решил перейти?

— Уехать хочет отсюда. Не могу, говорит, больше. Чужой я здесь. — Тамара невесело усмехнулась. — Статейку вон какую в газете напечатали. Как обухом огрели. Думаешь, приятно? Все-таки человек. И неспроста ведь Юрка на нашу стройку приехал. Он, ежели хочешь знать, и сейчас… Вот только пришлют…

— Ты это о чем? — насторожился Сергей.

— Да вот… — смутилась девушка и сбивчиво заговорила, с трудом подбирая слова: — Я же к тебе как к другу. Поссорились мы с Юркой из-за отъезда. Оттого и убежала из клуба одна… Нельзя его отпускать. Поможешь?

— Поможем.

— Спасибо тебе. За все. — Тамара пожала Сергею руку и улыбнулась: — Какая у тебя ладонь. Мозоли. Наверно, и крапинки впечатались в кожу, как уголь у шахтера. У моего отца руки были в точечках. Совсем как от пороха.

Словно что-то припоминая, Сергей напряженно сдвинул брови.

— Давным-давно, еще в Петровске, увидел я в музее такую картину. Палачи Парижской коммуны — версальцами их называли — ищут среди рабочих тех, которые сражались на баррикадах. Подошел офицер к одному из арестованных, сжал саблю и зверем смотрит ему на ладони. Рядом — солдаты с ружьями наготове. А подпись под той картиной примерно такая: «На пальцах мозоли, и руки в порохе — расстрелять!» Вот ведь катюги! Я потом все, какие только нашел, книжки о коммунарах перечитал. А для себя зарубил: так надо жить на свете, чтобы всегда были пальцы в мозолях и руки в порохе. Чтобы каждому было видно: ты с теми, кто сражается на баррикадах.

— В мозолях и порохе…

Так запал Тамаре в память этот разговор, что, размышляя потом над каждым словом Сергея, она вроде бы даже слышала его голос, приглушенный, задумчивый, добрый. Зато никак не могла припомнить, где же они попрощались и как она добралась до клуба. А вот разговор с Юркой, поджидавшим ее у барака, тоже запомнился надолго. Может, потому, что он был коротким.

— Где пропадала?

— Отсюда не видно.

— Определенно, — буркнул Юрка, — иначе бы я тебя разыскал. Весь поселок обшарил.

— Покажи-ка мне лучше руки, борода.

— Извольте, мисс Карганач.

— Не то.

— Что не то? Ты же не глянула даже!

— Не в порохе руки-то у тебя…

— Брось чудить, — вспыхнул Полуэктов. — Взрывником мне, что ли, сделаться, чтобы тебе угодить?

— Зачем взрывником? Настоящий парень — тоже звучит что надо.

Полуэктов недоуменно повел плечами.

ТАЙГА ШУМИТ

На перрон станции Железногорск вышел из поезда высокий, плечистый человек в черной куртке нараспашку, с небольшим чемоданчиком в руке. Прихрамывая, досадливо морщась на каждом шагу, он медленно направился к вокзалу.

Это был Нарожный. С тех пор, как его видели в Андреевске, он сильно сдал, похудел. Глубже ушли под брови утомленные глаза, обозначились туго обтянутые кожей скулы.

Дежурный по станции, расторопный, словоохотливый старик, у которого Нарожный спросил, как добраться до стройки, участливо поинтересовался:

— Может, нездоровится с дороги-то? — И тут же предложил: — Передохнули бы лучше до утра. С погодой-то, вишь, какая история.

И в самом деле, все предвещало ненастье. Низко отпустилось над землей затянутое рваными тучами небо. Вихревой ветер кружил с посвистом пыль. В воздухе сгущалась духота.

— Ничего, не в открытом ведь море.

— На флоте, видать, служили? Балтиец?

— Черноморец.