— Не берег он себя… Ни капли… Даже до реки не донесли…
Накренились стены. Пятном расплылся портрет Фучика у двери. В висках застучали десятки пишущих машинок. Зина закрыла лицо руками. Все смешалось, перепуталось в голове…
…Санбат. Операционная в старом особняке. Портрет неизвестного моряка. Мечется, бредит раненый лейтенант. Просит пить и тихо зовет: «Браток, ты слышишь? Браток!» Григорий… Как же теперь, Григорий?..
Глаза у нее сухие. Только вздрагивают морщинки, рано залегшие меж черных сдвинутых бровей, да голос почему-то совсем как чужой:
— Он что-нибудь успел вам сказать? Хоть слово…
— Сперва прошептал: «Передайте в Андреевск…» А потом… — Басегин задумался и, немного помедлив, уверенно добавил: — «Надо искать…»
Тут он наклонился к бушлату, развернул его и достал перевязанный бечевкой толстый бумажный пакет.
— Вам велено передать.
Зина разорвала пакет. На стол одна за другой скользнули тетради в плотных синих переплетах. На обложке той, что лежала первой, аккуратно было написано тушью:
«Кривцов Иван Никодимович, боцман (1902—1944). Отдал жизнь, спасая друзей. Достоин бессмертия».
Здесь же оказалась сложенная вчетверо карта. Красным карандашом на ней было прочерчено множество стрелок-линий. От небольшого города на Буге они тянулись через всю страну, пересекая на своем пути голубые дуги меридианов.
С улицы донесся протяжный автомобильный сигнал. В окно Зина увидела: у входа в редакцию стоит открытый зеленый «газик», в машине, рядом с шофером — летчик в застегнутом наглухо комбинезоне.
— Через полчаса вылет, — робко пояснил Басегин. — Назад, в Железногорск…
— Я с вами, — решительно сказала Зина.
ПОТОМКИ ПРОМЕТЕЯ
На крыльце больницы Сергея ждала вся бригада. Три недели прошло с того дня, как вели они бой у реки на четвертой просеке. Три недели отделяют их от той минуты, когда, окруженные огнем, они вдруг услышали гул приближающихся моторов.
В памяти Сергея пронеслись события последних дней.
Сбивчивый рассказ Бориса Шестакова о том, как подоспели хлопцы со стороны поселка, как в самый критический момент выручили строителей танкисты… Растерянный вид Юрки Полуэктова, его забинтованная голова. Дважды доставал Юрка из кармана какой-то конверт, порывался что-то сказать, но так и ушел, не обронив ни слова… Полные скорби глаза Зинаиды Осадчей. Нелегко ей было говорить о Нарожном, его оборвавшемся поиске. Оттого, знать, и завела речь о шофере Басегине, мечтающем попасть в «морскую бригаду», да о какой-то лихой крановщице, что первой сдала кровь для переливания обгоревшим на пожаре…
Поправив на руке повязку, Сергей решительно распахнул дверь.
Ребята встретили его оглушительным «ура!». По-дирижерски взмахивая руками, Семен Зуев звонко пропел:
Опередив всех, кинулся с объятиями Толька Юсупов. Борис Шестаков с ходу двинул заранее заготовленную речь:
— Салюд, кэридо амиго! Комо сигэ устед? Сой…[2]
Но проявить свои ораторские способности ему не удалось. Семен торжественно вручил Сергею извещение на посылку из Петровска и, окончательно перебив у Бориса инициативу, генеральским голосом произнес:
— В воздухе пахнет южными фруктами. В ознаменование возвращения в строй бригадира Сергея Бойко приказываю без промедления — на почту. Вскрытие и дегустацию произвести на месте!
Когда Сергею вручили внушительных размеров плоский, крепко сколоченный ящик, Борис удивленно присвистнул:
— Поздравляю! Судя по очертаниям, тебе прислали складную кровать с балдахином.
В ящике оказалась картина.
На ней был изображен молодой, просмугленный весенним солнцем электросварщик. На высоко поднявшихся стапелях голубым огнем скрепляет он стальную обшивку будущего корабля. Ветер растрепал его русые волосы, вздул парусом робу на спине. В разрезе ворота — полосатый треугольник тельняшки. Парень на миг оторвался от работы. С хрустом расправил плечи и зачарованно глядит в широко распахнутую даль, напоенную звонкими красками прозрачного апрельского полудня. В его серых глазах — улыбка, дерзость, мечта.
На медной табличке — короткая надпись: «А. Горская. Потомок Прометея».
— Это от Анны Георгиевны, — улыбнулся Сергей. — Подарок нашей бригаде. Послушайте, что она пишет: