Море смерти, берег любви

– Нормалек! – прохрипел я и рухнул на пол. Мне было очень худо.

Глава пятнадцатая

– Господе, Царю Небесный, утешителе, душе истины, приди и вселися в ны, и очисти ны от скверны, и спаси, блаже, души наша. Очисти от скверны людской, обуревающей мя… – молился отец Амвросий, стоя перед чадящей лампадой.

Сверху вниз на него взирало с обычной кротостью и смирением тающее в темноте неясное лицо Богородицы. От голода его слегка тошнило, кружилась голова, и сладко тянуло где-то возле сердца. От недавнего всплеска эмоций внутри было как-то пусто и легко… Он поднял глаза, посмотрел на образ. Ему показалось, что губы на иконе слегка раздвинулись в улыбке, и отец Амвросий возрадовался: Она видит его тоску и понимает ее, Она избавит его от изнурительных каждодневных мучений и возвестит его просветлением. Отец Амвросий уже почти достиг того светлого состояния духа, когда душа с любовью и сожалением взирает с высоты на мирскую тщету, устремляясь к небесам. Он смотрел на икону глазами, полными слёз благодарности и стыда, но вдруг через пелену, размывающую контуры предметов, ему показалось, что сквозь скорбный лик Богородицы проступило другое, очень знакомое лицо с насмешливым пронзительным взглядом. Губы как будто искривились в сладострастной улыбке и что-то прошептали ему.

Отец Амвросий вздрогнул, вытер тыльной стороной ладони лоб и воззрился на икону. Но на него с печалью взирало просветленное лицо Пречистой. Чуть вздрагивающая рука потянулась ко лбу. Перекрестившись несколько раз, шепча слова очистительной молитвы, он встал на колени и начал бить поклоны. Но как только на секунду взгляд его отрывался от образа, как ему вновь начинало казаться, что Богоматерь улыбается как-то особенно, на ее губах он видел улыбку, которую столько лет пытался, но не мог забыть…

Ко всенощной собралось немного людей – несколько сельских прихожан и почитателей священнического дара отца Амвросия из окрестных сел. Среди них были важные лица, на чьи пожертвования и жила церковь. (Копцев был частично прав, говоря, что существование храма поддерживается криминальными средствами.) В трепетном сиянии церковных свечей отец Амвросий различил высокую фигуру посланника близнецов Палей, их личного телохранителя Шершавого.

Исполняя обязанности пастыря и гостеприимного хозяина, священник после службы вышел к прихожанам поговорить, сказать ласковое слово. Смиренно опустив глаза, Шершавый, как и другие, подошел за благословением и смиренно произнес, вручая священнику газетный свёрток.

– Прими, батюшка, на нужды храма… От всей нашей братвы. Помолись за упокой…

Отец Амвросий принял подношение, поблагодарил, благословил и проводил верующих, сам погасил свечи в алтарной части храма и запер церковь.

Темная густая ночь зажгла над землей мириады крупных звезд. «Звезды – очи Бога», – вспомнил отец Амвросий, ступая по мокрой от росы траве. Было холодно, август так вызвездил небосклон, что он казался белым. Цикады молчали, они не стрекочут в холодную погоду. Неподалеку, за лесом, прогрохотала последняя электричка из Москвы.

«Не приехал Сергей, – устало подумал священник, входя в дом. – Испугался нашего спора или заночевал в другом месте… Ну да Господь с ним… Помолюсь на ночь да лягу спать…»

Священник опустился на колени перед образом. Его качало от усталости, веки утомленно опускались, но вновь и вновь он заставлял себя шептать знакомые привычные слова. И опять повторилось давешнее видение – опять ему подмигивала и сладострастно улыбалась Богородица Одигитрия. «Даже в образе Пречистой женский лик смущает меня», – горестно подумал отец Амвросий и решил вернуться для молитвы в церковь.

Он отомкнул дверь храма, зажег несколько свечей, затеплил самую малую лампадку перед образом и опустился на колени, то и дело осеняя себя крестом. Молился он долго и старательно. Время бежало незаметно, обтекая его со всех сторон невидимой рекой. В храме было тихо, в неплотно прикрытые двери доносились неясные ночные шорохи, шелест травы, треск крыльев от неожиданно взлетевшей с дерева ночной птицы.

Вдруг легкое шуршание послышалось совсем рядом, как будто кто-то провел сухой веткой по каменному полу. Отец Амвросий оглянулся. Никого. «Наверное, мыши… Надо завести кота…» – мелькнуло в голове, и он зашептал чуть громче, чтобы отвлечься от земных звуков:

– Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

После слов «царствие Твое» шорох повторился вновь, уже чуть ближе и яснее. Отец Амвросий резко повернулся. И вздрогнул. Вдоль алтаря, шурша белой воздушной тканью, скользнула фигура, сотканная из бликов и теней.

Отец Амвросий попытался было подняться с колен, но ноги отказались повиноваться, и он покачнулся. Голова мучительно закружилась, в глазах потемнело, ему стало тяжело дышать. Белая невесомая зыбкая тень стояла в сумраке придела отчётливо и зримо.

– Господи, спаси, спаси меня… – прошептал он, отворачиваясь, чтобы не видеть леденящий душу нереальный кошмар.

Но призрак не исчезал, он словно по воздуху заскользил к тому месту, где за кованой железной дверью находился вход на колокольню.