Море смерти, берег любви

– Ты что, не понимаешь? – спросил я, присаживаясь на низкую тахту и машинально взяв кипу пожелтевших от времени и света рисунков, которые валялись на столике возле окна.

– Не-а. – Ринат лучился счастьем и довольствием. – Посмотри-ка сюда, Серый… – Он повернул ко мне черную доску, кое-где местами даже как будто подернутую паутиной и пылью.

– Твое новое гениальное произведение? – вежливо спросил я, стараясь быть любезным к хозяину, – ведь я собирался погостить у него несколько дней, а он еще даже не знал об этом.

– Ты что, Серый? Ну ты даешь! Это же шестнадцатый век! Дионисий!

– Вот как? – вежливо удивился я. – А я думал, что ты принес эту доску для растопки камина… Но в общем, похоже, что эта картинка четыреста последних лет провела в земле. Но я как-то по простоте душевной думал, что Дионисий – это древнегреческий бог.

– То Дионис, темнота! – с негодованием бросил Ринат. – А Дионисий – древнерусский иконописец, классик, средневековый гений. Послабее, конечно, чем Рублев, но…

Я занялся рисунками. Среди пейзажей, натуралистических зарисовок человеческих внутренностей и отдельных частей тела (утеха для каннибала) из беспорядочных мазков неожиданно выплыло смутное, далекое женское лицо, которое я уже постепенно стал забывать. Сердце болезненно сжалось. Я тяжело вздохнул и вернул рисунки на столик. Не время заниматься будоражащими тоску воспоминаниями. Сейчас я должен быть собранным и решительным как никогда…

Ринат что-то говорил, любовно и трепетно поглаживая черную доску как величайшую драгоценность. «Благовещение Божьей Матери», – донеслось до меня как будто с того света. Что-то знакомое, где-то я слышал такое название. Да какая разница где?.. Ринату рассказывать о своих «подвигах» и подозрениях я не стал – он просто не слушал меня, занятый своим Дионисием. Не больно-то и хотелось…

Оглядываясь, как неопытный воришка, вытащивший свой первый кошелек на рынке, я брел по улицам. Меня толкали в толпе, и я шарахался от людей, как прокаженный, иногда мне казалось, что из проезжавшей мимо на тихом газу машины кто-то целился из пистолета. При более тщательном рассмотрении дуло пистолета оказывалось ручкой от мужского зонтика, а целившийся бандит – примерным отцом семейства, а его автомобиль доверху набит орущими детьми.

Как я им завидовал, всем этим спокойным, уверенным в своем будущем людям, которые беззаботно лакомились мороженым, читали газеты, не боясь наткнуться на очередное сообщение об убийстве! Они были уверены в своем завтрашнем дне – что я не мог сказать о себе. По крайней мере, у них была надежда избежать тюрьмы, а меня подобные оптимистические настроения давно уже покинули.

Я шел к Кэтрин. Мы договорились отправиться с ней в квартиру Славы Гофмана и уничтожить мои отпечатки пальцев, которых там было более чем достаточно.

Засунув руки в карманы, я шел, стараясь держаться подальше от проезжей части. В правом кармане куртки мирно покоился охотничий нож, привезенный еще в студенческие годы с Севера. Оружие, конечно, не ахти какое, но шкуру какому-нибудь бандиту попортить можно запросто. Я подумывал о пистолете, который видел у Кэтрин. Может быть, она будет столь любезна, что одолжит его своему старому другу, попавшему в смертельную передрягу? Об этом нам предстояло еще поговорить. Еще мне хотелось, чтобы она ответила, зачем, на самом деле, мне вручили взрывное устройство, да еще какой-то суперпередовой технологии, да еще эквивалентное четыремстам граммам тротила – небольшой домик можно разнести, не то что машину.

Я позвонил Кэтрин из телефонной будки.

– Я всё тебе объясню, Сержи, – спокойно ответила она мне, как будто не чувствовала за собой абсолютно никакой вины – ну прямо ангел из пасхальной мистерии. – Может быть, мы встретимся завтра? – предложила она.

– Сегодня, – отрезал я. – Только сегодня. Иначе завтра ты принесёшь мне передачу в заведение со старинными культурными традициями, вроде «Матросской тишины»…

– Хорошо, Сержи, – устало согласилась она. – Я тебя понимаю. Пусть будет, как ты хочешь…

Какой-то шелест послышался в трубке – будто кто-то старательно прикрывал ее ладонью и что-то шептал в сторону.

– Кэтрин! – окликнул я.

Она немедленно отозвалась:

– Да, Сержи!

– Ты одна?

– Одна, – ответила она, выдержав микроскопическую паузу.

Такую паузу в спокойном состоянии я ни за что бы не заметил, но при том нервном расстройстве, которое постепенно перерастало в маниакально-депрессивный психоз, эта пауза привела к нервному взрыву.

– Ты точно одна? – насторожился я.

– Да, – твердо подтвердила Кэтрин и положила трубку.