Море смерти, берег любви

Он уже представляет рисунок в малейших подробностях – богиня наклонилась и, зачерпнув воду, льет ее на грудь. Спина изогнута, волосы рассыпались по плечам. Крупные капли влаги на бедрах, на животе, глаза полуприкрыты в сладострастной неге. Вода – вот лучший, ласковейший и единственный любовник богини-девственницы. Туника брошена на берегу. В кустах наполовину видна обнаженная фигура Актеона, он опирается напряженной рукой на землю, его рот вожделенно приоткрыт, он любуется прекрасной Артемидой. Закатное розовое солнце подкрашивает осторожным золотом всю картину. Отлично!

Разглядывая набросок, Ринат напряженно хмурился, мучительно пытаясь что-то припомнить. Где-то у него есть рисунок, похожий на ту самую совершенную линию, где-то есть… Неужели он повторяет самого себя? Если это так, то это ужасно. Он не из тех мазилок, которые, однажды найдя удачный прием, без конца пережевывают его в своих произведениях, выжимая из него всё, что только возможно. Если это действительно так – то это его личное падение!

Все еще хмурясь, Ринат начал искать, задумчиво перебирая старые акварели, горой наваленные на низком столике около окна. Но когда же он это делал?.. А вдруг ему только кажется, что это его личная находка? Вдруг он бессознательно скопировал кого-то из старых мастеров? В иллюстрациях к книге, конечно, это может сойти незамеченным, но если такое появится на персоналке (персональной выставке), сразу доброжелатели зашипят: «Исписался, копирует классиков, перепевает сам себя!» Вспомнить хотя бы кошмарные бельма больных базедовой болезнью с полотен Глазунова – не это ли ужас беспомощной руки, которая ничего не может выжать, кроме привычного контура? Но где же тот рисунок?.. На пол полетел ворох пожелтевших ватманов: мальчик, вынимающий из ноги занозу, мальчик, играющий в «бабки», мальчик, стреляющий из лука, – старые ученические работы из Античного зала Музея изобразительных искусств. Нет, всё не то! «А был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?» – вспомнил он и вытащил кипу эскизов к «Наслаждению». Да, пожалуй, где-то здесь…

Сначала он хотел нарисовать Ее в прямом, неаллегорическом виде. Его привлекал контраст между ангельской внешностью и сатанинским злом, которое он в ней различал. Вот Она откинулась на спинку стула, хохочет, человеческие головы, наваленные на тарелке, как апельсины, исполнены ужаса и обреченности. А вот Она подносит ко рту гроздь винограда и тянется к ней прекрасными губами, виноградинки – это тоже человеческие головы. И каждая из них томится в предсмертной муке, ожидая того сладчайшего и ужаснейшего мгновения, когда их коснутся, лобзая, нежные жалящие уста… Вот другой эскиз – человеческая голова, как сказочный колобок, катится прочь, охваченная ужасом, а Она, преследуя, легко бежит за ней, парит в воздухе, шаловливая, как будто ребенок, догоняющий мячик. Да, вот он, тот самый миг отрыва от земли, миг полета. Вот она, та самая линия бедра, которая всплыла на его недавнем рисунке. Как странно, что возвращается через годы…

Интересно, откуда эту модель выкопал Славик? Сказал, что знает ее давно, бедной женщине нужно подработать, у нее двое детей и муж умер, нет средств к существованию. Конечно, он не мог отказать другу. Ринат согласился только из вежливости, чтобы, часик поработав для виду, сказать, что дама ему не подходит, и, заплатив ей минимальную сумму «за простой», отказаться от дальнейших сеансов.

Когда эта натурщица пришла к нему, он сначала не разглядел в ней ничего особенного. Да в общем-то и настроения работать не было, после затянувшейся вечеринки трещала, раскалываясь надвое, голова. Но потом, как это часто бывает, рука разошлась, разработалась, голова прошла, и процесс творчества захватил его целиком, вызывая в душе привычный восторженный подъем, когда чувствуешь, что всё получается, что ты на верном пути.

В упоении работой он даже несколько раз раздраженно прикрикнул на бедную женщину, которая валилась с ног, одеревенев от одной и той же позы. Он гонял ее по студии, заставляя высоко подпрыгивать, чтобы уловить то трудноуловимое сокращение мускулов, которое поднимает тело над землей. Эта многодетная мать отказалась раздеться, не понимая, что она для него – только тело. Несколько сот отлично работающих мышц – и ничего более! Не женщина даже, а скорее гипсовая модель, но только обладающая чудесной способностью двигаться.

Завтра (она должна прийти к обеду) он извинится перед ней за свое недавнее раздражение, предложит кофе, ласково поговорит о ее детях. Потом они поработают немного над Артемидой с арбалетом, а потом он предложит ей попробовать себя в качестве обнаженной натуры, объяснив, что если ее тело подойдет ему, то можно будет заключить долгосрочный договор для работы. Она должна понять, такие условия ей самой выгодны.