В отношении же Ангуса таких страхов у нее никогда не было. Ее родители обожали его, как сына, которого никогда не имели.
– И это они еще не знают, что ты спас мне жизнь! – смеялась Элла. Они никогда не говорили о прошлом. Элла знала, что есть вещи, которые Ангус не может обсуждать даже с ней, и с пониманием приняла эту его позицию. Если кто-нибудь спрашивал, как они познакомились, они просто отвечали:
– Мы работали вместе во время войны.
Ангус чистил картошку на кухне. Она поцеловала его в щеку, и он обнял ее мокрой рукой и слегка притянул к себе, лаская через фартук слегка округлившийся животик.
– Как ты думаешь, будет ли малыш хорошо себя вести в присутствии бабушки и дедушки?
– Я искренне на это надеюсь. Вот уже два дня, как мне стало гораздо лучше, и я с нетерпением жду большого воскресного обеда!
– Вот вам и картофель, очищенный должным образом и готовый к обжарке, мэм.
– Спасибо. В таком случае вы можете быть свободны. Я думаю, что остальная часть ужина у меня под контролем. Мне просто нужно поставить это в духовку, и как только закипит… О! Это они!
– Я открою дверь. А ты заканчивай здесь. Не волнуйтесь, миссис Дэлримпл, они наверняка одобрят все, что вы сделали в вашем гнездышке.
Элла сняла фартук и повесила его на крючок за дверью буфета, пригладила волосы и поспешила в гостиную. Родители крепко обняли ее и принялись восхищаться тем, как они обустроили комнату новой изящной мебелью. Ангус налил Ленноксам шерри, а Элле – лимонад, и они подняли бокалы.
– За ваше будущее в новом доме и за вашу растущую семью, – сказал мистер Леннокс.
– Ах, Элла, я чуть не забыла от волнения! – Миссис Леннокс порылась в сумочке. – Наконец-то тебе пришло письмо от Каролин. Она не знала вашего нового адреса, когда отправляла его. – Она скосила глаза на грязный почтовый штемпель. – Похоже, его отправили еще в мае. На то, чтобы добраться сюда, письму потребовались месяцы! Я полагаю, что жизнь во Франции еще не скоро придет в норму…
– Наконец-то! – У Эллы загорелись глаза. Это была первая весточка от подруги, и она почувствовала облегчение. После стольких месяцев молчания, несмотря на то что война уже закончилась и работа почтовых служб постепенно нормализовалась, Элла начала опасаться худшего для всей семьи Мартэ. Однажды она попыталась дозвониться до дома в Париже, но телефонистка сказала, что номер отключен, и ей оставалось только надеяться, что письма, которые она посылала в дом на острове Ре, в конце концов попадут к Каролин, где бы она сейчас ни находилась.
– Давай вскрой его. Я знаю, что тебе не терпится прочесть. Я пока покажу твоим родителям остальную часть квартиры.
Элла бросила на Ангуса благодарный взгляд, а он, ласково взъерошив ей волосы, вывел родителей из комнаты.
Немного погодя, вернувшись в гостиную, они увидели, что Элла сидит, вытянувшись стрункой, и невидящим взглядом смотрит прямо перед собой, сквозь окно, сквозь деревья, на листве которых кое-где среди зелени проступали первые золотистые крапинки, обозначая конец лета. На столе перед ней лежало сложенное письмо.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила мать.
Элла повернулась к ним с ошеломленным видом. Ангус подошел, опустился перед ней на корточки и взял ее руки в свои.
– Что такое?
Ее глаза медленно сфокусировались на лице мужа, словно она возвращалась в эдинбургскую гостиную из очень далекого далека. Молча кивнула, все еще оцепеневшая, со странным лицом, выражающим непонятную смесь эмоций. Потом глубоко вздохнула:
– Марион отправили в один из лагерей. Она умерла. Она никогда не вернется.
– О, Элла, мне так жаль! Мы боялись этого больше всего. Моя бедная дорогая Марион! Бедная Каролин… ее отец… Так много потерять…
Элла снова молча кивнула.
– Но есть и другая новость. Лучшая новость для них. Кристоф жив. Он был ранен и содержался как военнопленный в немецком лагере. Он возвращается домой.
И она зашлась в душераздирающих рыданиях, разрываемая на части эмоциями, которые вызвало это письмо.
Дорогая Элла!
Наконец-то мрачный кошмар войны закончился, и я могу написать о наших новостях. И попробовать наверстать упущенное… Я даже не знаю, с чего начать. Мы с