Море вверху, солнце внизу

Сейчас, задумавшись над его вопросом, она не заплакала, и Исаак этому обрадовался. После паузы она ответила ему: «Он был ангелом, солнышко. Он так сильно любил нас обоих. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы он до сих пор им оставался».

* * *

На всякий случай мама заставила Исаака приложить к носу другой пакетик с горошком, пока несла горячий шоколад с раскачивающимися на поверхности зефирками. Шоколад был не таким вкусным, как в его воспоминаниях, и они не закутывались в одеяла и не смотрели, как Турбомэн спасает сына. Там, где они сейчас жили, даже не было снега. Он подумал о рисунке в космическом рюкзаке. Зеленые зигзаги травы. Мама и Исаак, черные палочки-руки, живущие под коричневым Разорванным Треугольником Вины. Пышные голубые облака на небе. Он хотел сказать маме о рисунке, но не знал, что именно.

Семьи очень важны.

Позже, после ужина, он закончил домашнее задание за столешницей, пока мама, порхая по кухне, вытирала со стола и мыла посуду. Он представил, что ее ноги вообще не касались земли.

Если у всех по двое родителей, тогда сколько родителей у Исаака?

Один, написал он.

* * *

С тех пор, как папа был Где-то или Нигде, Исаак не мог спать, и эта ночь не стала исключением. Он был благодарен, что у его окна стоял фонарный столб и ночью его комната наполнялась слабым оранжевым сиянием. Ночным светом. Более того, свет являлся присутствием, благодаря которому он чувствовал себя в безопасности, под охраной, но всё равно этого не хватало, чтобы он заснул, потому что, сколько бы его ни целовала перед сном Мама, а делала она это кучу раз, ему всё равно не хватало одного поцелуя. Когда он задумывался об этом, то начинал плакать под одеялом. Но не всегда, потому что иногда он, как сейчас, откапывал руки в складках стеганой материи, поднимал их и начинал делать тени на стене: двигающиеся скручивающиеся испаряющиеся расплывающиеся. В этот раз, переплетя большие пальцы, он выставил остальные в разные стороны, насколько возможно, словно пару крыльев.

* * *

— Поскольку сегодня у нас последний урок по теме, — сказала мисс Кимо, Снежная королева, — мы немного отдохнем. Фильм, который я выбрала для просмотра, об отношениях чисел и букв. Будьте внимательны, потому что мы обсудим его завтра.

Столы и стулья сдвинули в один угол класса, и ребята рассыпались на полу в произвольном порядке. Исаак сидел немного позади остальных. Марко-Мокрица не пришел. Детвора начала хрустеть маслянистым попкорном и чипсами, словно стадо изголодавшихся коз. Мисс Кимо, занявшая место за своим столом в конце класса, выключила свет, и кино началось.

Впоследствии он очень смутно помнил фильм, потому что на самом деле его не смотрел. Он, изо всех сил напрягая зрение, косил правым глазом туда, где сидела Ожившая Кукла, Девочка-Радуга с Солнечно-золотыми волосами. Они оба оперлись на вытянутые за спиной руки и выпрямили ноги, как на пляже, на который накатывали из темноты волны размытого света от телевизора. Всё же один образ ему хорошо запомнился — большая коричневая собака с огромными карманными часами на боку, стрелки которых показывали римскими цифрами 8:67, напевающая песню лосося — потому что его Вакуумный мозг всосал каждый квадратик цвета в момент величайшего потрясения, в момент, когда Ожившая Кукла положила свои ноги в черных чулках на его гладкие голени. С этого мгновения он уставился на сверкающие красные туфельки, как у Дороти[26]. Этот захваченный краешком глаза ракурс сыграл с ним шутку. Он видел, как под самым острым углом — следуя от туфелек Дороти по ее блестящим ногам до зеленого, как у лепрекона, платья — ее лицо, а не телевизор, проецировало многоцветные квадратики света до точки, где ее черты не то, что таяли, а скорее смягчались, тогда как микроскопические Утырки пыли играли в сдвоенных солнечных зайчиках ее глаз. От этого, а также от легкого надавливания мягких икр, облаченных в черные чулки, по телу разливалось удивительное ощущение. Вовсе не холодное и металлическое, к которому он уже привык, а нечто совсем другое.

Когда пошли титры, мисс Кимо, Снежная королева, щелкнула выключателем, и дети зашевелились, спотыкаясь, словно проснулись ото сна. Исаак встал и увидел, что Крыса с каменным лицом и взглядом, полным Крысиной ярости, смотрит на то место, где они умиротворенно сидели с Ожившей Куклой, где их голени лежали друг на друге, как кубики «Дженга». Затем темные глаза Крысы, совсем без зрачков, сверкнули на него.

* * *

Когда уроки закончились, Исаак проскользнул за ворота школы, чтобы навестить Старика. Приблизившись настолько, что Старик перестал казаться всего лишь тенью на фоне неба, он увидел, что тот вырядился в шикарный белый костюм с красным бутоном и галстуком. Он опирался на ту же блестящую палку кремового цвета, стоя на прежнем генеральском месте, уставившись вперед, вдаль, в ожидании своей девочки.