— Здесь тебе всего полгодика, — сказала она и передала Исааку.
Папа лежал на диване в сером свитере, а Исаак, свернувшись калачиком у него на животе, дремал в синей пижаме. Отец выглядел на фото намного моложе, и у него были густые усы.
— У меня текут слюни.
— Да, — сказала она. — Такое часто случалось. Когда ты начинал крутиться, он гладил тебя по спине или животу, и ты быстро засыпал.
— Можно я ее возьму?
— Конечно. А эту посмотри.
Мама и папа сидят на белом камне среди множества других камней, на заднем плане виднеется большое старое сооружение, состоящее главным образом из выщербленных колонн.
— Это Парфенон, — сказала она. — В Греции.
На этом фото волосы у мамы солнечно-золотые, как у Ожившей Куклы. На лице у нее неестественная улыбка. В глазах загадка, но она держит папу, а папа держит маму. У папы улыбка такая широкая, что, кажется, усы улыбаются вместе с ним.
— Можно ее тоже?
— Конечно, солнышко.
Она долго смотрела на следующую фотографию, и Исаак изогнул шею, чтобы и самому увидеть. Мама в свадебном платье с громадным букетом роз смотрит прямо в объектив. Она была прекрасна, как ангел, и вот тогда он по-настоящему понял, что она и есть ангел.
— Можно я ее возьму?
— Что? Ах, — вздохнула она. — Можешь взять их все, но с одним условием.
Исаак ждал.
— Что мы будем их вместе разглядывать каждый вечер перед сном.
— Хорошо, — сказал он и убежал в свою комнату, унося коробку с фотографиями.
Подоткнув Исааку одеяло, Мама прибрала со стола и помыла посуду.
Исаак не принимал участие в обсуждении фильма, для него одно то, что стрелки часов показывали 8:67, казалось, как минимум, странным, не говоря уже о том, что никто не вспомнил о Собаке-роботе по имени Тик-Так, которая пела песню о рыбе, но все только и знали твердить, что время — это важно. Поэтому он молча ждал вместе с Марко, когда начнется перемена.
Если не брать во внимание огромные глаза, Марко-мокрица не был особо похож на мокрицу, когда они вместе раскачивались на большом подвешенном колесе. Мисс Кимо, Снежная королева, наблюдала за детьми, стоя у кирпичной стены, и Исааку стало любопытно, сколько тепла необходимо, чтобы она начала таять. Остин и большинство остальных ребят, в том числе и Ожившая Кукла, играли в квача за горками и рукоходом.
Марко рассказал, что он не ходил в школу вчера, потому что ему было плохо, подмигнув огромным глазом, из чего Исаак сделал вывод, что он притворялся.
— И чем ты занимался?
Шепотом Марко поведал Исааку, что к нему приехал отец из далекого города под названием Рим.
— А что он там делал?
— Я как бы не должен об этом рассказывать, но поскольку ты — мой друг…
Исаак усмехнулся и ухватился за цепи, державшие колесо.
— Расскажи.
— Мой отец был там, чтобы сразиться в каком-то месте под названием Колли-лизь-эй, — его глаза при этом стали еще шире, чем обычно, заняв большую часть лица. — Он сражается с большими тиграми и соль-датами. И судьяк Рима всегда показывает ему поднятый большой палец в конце, — Марко резко вскинул вверх большой палец, — потому что он — самый лучший боец.
— Не врешь?
— Он привез мне держатель для меча. Это то, что ему нужно, чтобы одержать свою самую большую победу. Соль-даты, тигры, медведи и огромные, как дома, слоны. Он сказал, что судьяк Рима послал его сюда, чтобы передать его мне и… — Он помрачнел и опустил глаза.
— И что, Марко?
— Ах. Дело в том, в том, что он приезжал ненадолго.
— Почему?
— Ему нужно вернуться, чтобы сражаться.
Неподалеку мальчик Мик раскачивался на турнике, словно на лианах в джунглях. Девочка, имя которой Исаак не смог вспомнить, спустилась с желтой горки и пронзительно закричала, ударившись пальцем. Мисс Кимо подошла к ней, чтобы успокоить, и затем увела с площадки.
— Как бы я хотел, чтобы мой отец был лучшим бойцом, — сказал Исаак.
— Твой, по крайней мере, живет с тобой.
— Неа.
— А где же он?
— Где-то.
Марко подался вперед.
— Где?
— Я не знаю.
Марко склонил голову набок.
— Как не знаешь?
— Он — Нигде.
Марко отклонился назад, его глаза сузились. Ни он, ни Исаак не промолвили ни слова. Спустя примерно полминуты Исаак рассказал Марко о том, что случилось после уроков два дня назад, и он мог с уверенностью сказать, что Марко чувствовал себя виноватым.
— Крыса сам облажался.
Марко прыскал смехом всякий раз, когда Исаак называл так Остина. Он попробовал и сам: «Крыса».