Море вверху, солнце внизу

Он ждал, когда в дверь постучат. Не во входную, а в ту с навесным замком наверху, ведущую в гостевую спальню. Даже с заткнутыми тряпками вентиляционными отверстиями и заклеенными изолентой щелями в дверях зловоние расползалось по всему дому. Зловоние постепенного воскрешения. Перед тем, как поместить отца сюда, сестра Ларса, Табби, стирала одежду и переодевала его, расчесывала волосы, терла мочалкой отцовское тело, как когда-то много лет назад своим куклам. Под конец он настолько смирился со своей болезнью, что принял позу короля: безвольно обмяк в потертом кресле, вытянув гниющую ногу и согнув здоровую, выставив, словно напоказ, коленную чашечку, одну руку опустил, а вторую прижал к одутловатому лицу, позвоночник столь же мягкий, как и его студенистое тело, но всё же он был наполнен напряжением дурного предзнаменования. Он прожил жизнь, накапливая грехи по примеру всех рабов божьих и выдающих себя за святых, и теперь дамоклов меч завис на волосок от его черепа, не считая гражданской короны из пепельной щетины, совершенно голого и незащищенного. Временами Ларс и Табби готовы были поклясться, что видели его, меч, пусть даже и неосязаемый, иногда принимающий форму шприца, а в другой раз — луча божьего света. Как бы там ни было, они знали, что семя возрождения было посеяно в его сердце их молитвами. Они постоянно проверяли едва различимый пульс на шее или запястье, едва уловимые колебания воздуха изо рта или ноздрей, и тогда падали на колени и молились с еще большим рвением, не только разумом и душой, но и каждым сантиметром своей бренной плоти, в которой им отведено пребывать до поры до времени. Они верили, что это произойдет.

Второго дня месяца октября 1517 года после обильного дождя фермер Мэттью Уолл вытянулся в посмертном окоченении в гробу (что сколотил одноглазый плотник, прозванный жителями Хартфордшира Циклопом, хотя сам он всегда считал себя Гефестом, но по прихоти судьбы так и не стал кузнецом), который в сопровождении торжественной процессии понесли к церкви Святой девы Марии. По пути один из несущих поскользнулся на мокрой листве, из-за чего выронил гроб, и тот приземлился вверх дном на мощенную дорогу. Под звуки траурных колоколов и стенания плакальщиц, среди которых пребывала и зеленоглазая невеста Уолла, при всяком удобном случае подчеркивающая свое якобы королевское происхождение, мужчины бросились поднимать гроб и поставили его вертикально. Вдруг они услышали, как кто-то вежливо постучал дважды по крышке изнутри, словно человек там сомневался, стоит ли беспокоить жизнь тех, кому принадлежал весь мир, и тогда они открыли гроб, и Мэттью Уолл, воскресший, женился на своей невесте, обеспечив последнюю всем, что мог себе позволить, исходя из скудного капитала скромного фермера, пока не отошел в мир иной от сердечного приступа двадцать четыре года спустя.

Ларс с сестрой пытались остановить болезнь сразу, как только заметили язву, вызванную отцовским диабетом, ярко-красную и мокрую, там, где и у Ахиллеса, на пятке. Когда они спросили, не следует ли отвезти его в больницу, отец отказался. «Меня излечит Бог, — сказал он своим усыпляющим голосом. — Бог у нас внутри». Табби наклонилась ближе, держа его перетянутую венами кисть. Она зажмурилась от прикосновения его как бы маринованного дыхания, когда он промолвил: «Дети мои. Покажите мне, что я произвел вас на свет не зря». С того времени они прилежно ухаживали за ним, пока он лежал изможденный в своем кресле, уделяя всё внимание телерекламе и «Клубу 700»[27]. С каждым днем язва всё меньше прислушивалась к их молитвам. Она увеличивалась, углублялась, гнила, пока на полпути не стало казаться, что в отца врезался крохотный заразный метеор, вымазанный кровью Гидры. В причудливом процессе созревания болезненный зеленый цвет по краям кратера сменился желтым, потом синим, венцом же всего этого стала черная корка с чужеродными маслянистыми выделениями, источающая кислый вязкий смрад.

— Не волнуйтесь, — успокаивал он их. — Это всего лишь проверка. Нас всех проверяют.

Табби с трудом сдерживала слезы, а он продолжал: «Вы — мои дети, и вы сделаете всё, как следует».

На кухне, пока в духовке тушилось мясо, Ларс прошептал Табби: «Возможно, это происки Сатаны».

Она рассеяно смотрела на тусклый свет за стеклом. Бесформенный кусок мяса напомнил ей ногу.

— Что будем делать?

Он коснулся пальцем с обгрызенным ногтем ее виска. Очертания в сторону кончика носа напоминали нимб.

— Молиться, верить. Мы всего лишь пешки.

Она не могла взглянуть ему в глаза, сколы голубого азурита с химическими вкраплениями коричневого, поэтому просто смотрела на бело-оливковую плитку пола.

— Всё слишком быстро.

Ларс опустился на одно колено и посмотрел в глаза, полные слез, она их тут же закрыла.

— Нет, если это часть Его плана. Если он нас оставит, мы должны быть благодарны. Если он исцелится или потом вернется к нам, в таком случае…

— Мы должны быть благодарны, — она открыла глаза, и слезы, казалось, исчезли.