Исаак не удосужился ответить. Что ни скажи, это никак не повлияет на намерения Остина. Исаак мог предсказать, нет, не движение планет, а неизменную ярость, которая вот-вот должна вырваться наружу. Ему предстояло вступить в бой.
С ревом Быкоголовый Человек-Крыса бросился к нему —
— Хватит, — взвыл Остин, Быкоголовый Человек-Крыса. — Хватит!
Он, рыдая, свернулся клубком.
Исаак направился из лесу по едва уловимому тепловому следу, который оставила за собой Девочка-Радуга Всех Возможных Цветов, как темную дорогу, что на расстоянии превращается из полоски мира в развевающуюся занавеску.
Исаак радовался, что выходные наконец закончились. Он хотел видеться со Стариком и Старушкой каждый день. Ему было грустно оттого, что он не слышит музыку, но он не знал, связано это с его слухом или нет. Ему хотелось рассказать Старику об Ожившей Кукле и Остине-Крысе. Старик, вероятно, сказал бы: «Тебе не помешало бы заняться боксом, сынок». Называл ли он его «сынком» или это Исаак добавил от себя? Он не был уверен на счет бокса, но знал, что в старших классах отец занимался борьбой, и впервые Исаак задумался, что, возможно, в будущем он мог бы даже поехать бороться в Колли-лизь-эй. Что бы сказал Старик об Ожившей Кукле? «Ты поймал комету, Исаак, теперь держи ее крепче». Он не знал, что поймал, и поймал ли вообще, но с того дня чувствовал столько голубых ежат в животе, что временами сильно кружилась голова.
Небо становилось всё темнее, будто готовясь навсегда заставить его замолчать. Старик не ждал возле конца подъездной дорожки. Исаак прошелся по лужайке странных статуй и скульптур, мимо ангела, трехмерных Картин Бессмыслицы, мимо рыцаря в далеко не сияющих доспехах, замшелых эльфов, зеленых, как Утырки, и постучал во входную дверь. Потом нажал на дверной звонок. Ничего. Он заглянул в окна, но в доме было непривычно темно. Начал накрапывать дождь, капля здесь, капля там, затем постепенно повсюду. Исаак подошел к краю дорожки, всматриваясь вперед, по бокам, во все стороны. Он почувствовал, как воздух стал сырым. Исаак обернулся и увидел, как лужа с радужной пленкой, цвета «медалик» и «плересцент» подбирается к нему, проникая под ботинки, которые когда-то светились в темноте, окружая их. И тут он расслышал это, музыку, когда капли ударялись или отскакивали от произведений искусств, усиливающуюся и затяжную песню со скрытым и противоречивым значением каждой капли.
Кровь Гидры