Море вверху, солнце внизу

До того, как Исаак успел произнести хотя бы слово, и еще не обернувшись, чтобы убедиться, что это действительно Исаак, Старик сказал: «Сегодня — тот день».

— Какой день?

— Тот, — ответил он. — Она возвращается. Я это чувствую.

— Правда?

— Все эти долгие годы, и вот сегодня — тот день.

Старик едва заметно вздрогнул всем телом. Исааку стало любопытно, как много голубых ежат, как много сахарной стекловаты у Старика в животе. Но Исаак не был уверен, с чего это вдруг Старик взял, что она возвращается. Возможно, он был как тот, Другой Исаак, в смысле предсказывания. Не движения планет, а возвращения своей девочки. Своей кометы Галлея.

— Не представляю, насколько сильно она выросла как художница, — продолжал он, — за все эти долгие, долгие годы… она, наверняка, стала знаменитой.

— Как думаете, а она может посмотреть мой рисунок? — спросил, не задумываясь, Исаак.

Старик обернулся, чтобы разглядеть его, и тусклое небо позволило Исааку заглянуть сквозь очки в кленовые глаза старика.

— Рисунок?

— Угу, — подтвердил Исаак. Теперь не оставалось выбора, и он достал его из космического рюкзака и показал.

Старик поднес лист бумаги к лицу, при этом плотно закрыв один глаз.

— Хм. Это твой дом, да, или, по крайней мере, один из этих домов, и твоя мама. Хм. А где же твой папа?

— Я не знаю.

Старик внимательно посмотрел на Исаака теперь обоими глазами, но с одной приподнятой бровью, напоминающей серую гусеницу.

— Мальчику положено знать, где его папа, — сказал он, пристукнув палкой.

— Моего здесь больше нет. — На этот раз он посмотрел слегка вверх, а затем вдаль. — Думаю, где-то над этими облаками.

Старик, похоже, тоже не мог точно сказать, где его отец, что расстроило Исаака.

Семьи очень важны.

Облака, на которые они уставились, не были белыми или пышными, как на рисунке, они были серыми, как дым из трубы.

Исаак засунул руки в карманы.

— Собирается дождь?

— Похоже на то, — ответил Старик. — Время от времени в течение нескольких дней, я бы сказал. Я люблю дождь. — Он улыбнулся, глядя в небо.

— Но ведь становится темно и мокро.

— Ну… не совсем так. Не стоит забывать, что во время дождя звучит музыка.

— Музыка? — переспросил Исаак, ему припомнилось лишь огромное темное животное, страдающее бешенством.

— Музыка, — повторил он, еще раз пристукнув палкой. — Вот увидишь. Надо только подождать. Когда вечером пойдет дождь, слушай очень внимательно.

— Хорошо, — согласился Исаак.

— А теперь тебе пора домой, малыш. Это будет важный момент для меня. С меня уже льет, как с кабана. — Он сложил рисунок Исаака и засунул в карман пиджака. — Я покажу ей его, не переживай. — Он приложил ладонь к груди.

Исааку стало интересно, какие еще работы принадлежат его девочке и взаправду ли она знаменитость. Где пролегает граница ее возможностей? Может быть, она вылепила мисс Кимо, Снежную Королеву, однажды давным-давно зимой и вдохнула в нее жизнь, может быть, она вырезала, сшила и раскрасила Ожившую Куклу, чтобы у Исаака появился новый объект любви.

Возможно, она создала всё, что здесь когда-либо было.

* * *

Мама вернулась с работы рано и ждала Исаака в конце подъездной дорожки в черных пятнах, но поскольку он не сел в «Твинки», то вышел на улицу, тем самым напугав ее, и сказал, что приехал полчаса назад. Ему было неловко от того, что он солгал. Отец бы такого не сделал, как и Другой Исаак, но ему нравился Старик, и он собирался видеться с ним и дальше. Когда Мама обняла Исаака, ему захотелось расплакаться, но он проглотил комок в горле.

Цик-цок-цик. Исаак сидел на большом диване и смотрел по телевизору мультики, пока мама готовила ужин, но перед его глазами то и дело возникала картина, где Старик наконец-то встретил свою девочку, свою комету Галлея. Цок-цик-цок. Она, наверняка, уже не девочка, а Старушка. Они не выросли вместе, но они будут вместе стареть. Он в своем костюме, она в своем платье. Придет час, и они вместе уйдут в Никуда или в Где-то. От этой мысли ему было одновременно и грустно, и легко. Цок-цик-цок. Цик-цок-цик.

— Ужин готов, — позвала Мама.

Он соскочил с дивана и пошел к столу, следуя за ароматом мяса с соусом, словно кто-то тянул его за веревочку, привязанную к кончику носа. Макарошки. Его любимые. Она расспрашивала его о школе, но большей частью они ели молча. Когда их взгляды встречались, она отвечала усталой улыбкой. Чуть ранее мимо дома проехал «Твинки», и он надеялся, что Мама на кухне его не слышала.

Сееррбб.

Мама взглянула на него. Без улыбки. Он подумал, что она сделает замечание, что так есть некрасиво, но вместо этого она наколола макаронину и положила в рот. Какое-то мгновение она свисала, желтовато-красная. Сееррбб. Они рассмеялись. После этого они всосали и остальные макароны. Вакуумные мозги.

Когда ужин закончился, мама сказала: «Я хочу тебе кое-что показать».

Она вышла в спальню и вернулась с обувной коробкой. Исаак склонился над ней и посмотрел сначала на коробку, а потом на маму. Она кивнула, и он открыл коробку. Дно ее было застлано ковром прямоугольных фотографий. Она вытащила одну.