Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Тезис Савицкого в том, что коренная Россия между Волгой, Днепром и украинскими степями, будучи лишена ресурсов, исторически стоит перед выбором направлений расширения. Культурные ориентиры заставляют ее развиваться в сторону центров Европы, но территории, поглощаемые на этом пути, ценные в культурном отношении, бедны ресурсно, тогда как области, обильные ресурсами, – малопритягательны в культурном плане. Савицкий мастерски вскрывает за формально-экономическими рассуждениями «скептиков относительно русского промышленного развития» цивилизационную апорию «действительно рокового территориального несовпадения средоточий русской культуры с центрами природных ресурсов России». И, тем не менее, задача в том, чтобы культуру, созданную в регионах, лишенных богатства земных недр и напряженной силы Солнца, выделить в энергию, нацеленную на освоение окраинно-европейских и азиатских областей: «Новороссии и Керченского полуострова, Кавказа, Урала и Алтая». Существенно, что для Савицкого юг и восток, в отличие от Семенова-Тян-Шанского, представляют как бы единую ориентировку, а включение Причерноморья в сферу основных приоритетов вполне отвечало построениям 1916 г. с обозначившимся русским рывком в сторону Ближнего Востока (что побуждает вспомнить не только Семенова-Тян-Шанского, но, скажем, и проекты Струве). Существенно, что Савицкий не отрицает до конца и культурно-ценного европейского направления экспансии, как бы ограничивая его значение, давая ему место. Итак, при всех попытках автора в 30-х интегрировать эти статьи в евразийскую парадигму общим оказывается лишь витавшая в первой трети века над европейской геополитикой тема самодовлеющего гроссраума вокруг великой державы, с указанием на те особенности строительства этого пространства, которые исторически обусловливают неизбежность такого строительства в силу местоположения России. Здесь, собственно, нет нового евразийского момента, который состоит в том, что Россия, как особый мир, именно обретается вне Европы. Как у Вернадского – фокус на морях не предполагает противостояния континента океаническому миру; наоборот, сожаление о том, что потенциал Сибири не был использован для морской стратегии – будь то в качестве базы для русского утверждения в северной части Тихого океана или же в целях связывания речных и морских путей в единые межокеанические магистрали. Но это, в общем, не евразийские конструкции.

II

Между тем, в предыстории евразийского движения мы обнаруживаем не только труды Вернадского и Савицкого 1913–1916 гг., где обозначается подступ к некоторым будущим темам евразийской доктрины, однако при отсутствии ее главного компонента – идеи самодовлеющего «российского мира». Не менее интригующим моментом оказывается идейный зигзаг, пережитый будущим классиком евразийства Савицким где-то в 1919 г. и документированный его брошюрой «Очерки международных отношений», выпущенной в указанном году в Екатеринодаре. Эта работа показательна как любопытнейший памятник недолгой фазы конца 1910 – начала 1920-х, фазы оборвавшегося большевистского наступления на Европу. Эту фазу открывают венгерская, баварская и словацкая революции лета 1919 г., максимумом ее становится выход Красной Армии к Висле, последними ее событиями – сорвавшиеся революции 1923 г. в Германии и Болгарии. Притом, что речь шла фактически об экспорте большевизма, – тем интереснее преломление этой фазы в работе будущего евразийца Савицкого, в 1919 году участника белогвардейского движения на юге России.

Савицкий отталкивается от исторической аналогии между событиями, разделенными столетием: мировой наполеоновской войной начала XIX в. и мировой войной 1914–1918 гг. Тезис – переплетение войны и революции как единый акт пересмотра европейского порядка. Революция, длящаяся в 1919 г. в России и охватившая часть Центральной Европы, позволяет ему утверждать, что мировая война еще не кончилась, и, соответственно, Версальские соглашения должны рассматриваться не как аналог венских решений 1815 г., но исключительно на правах краткосрочных перемирий вроде Тильзитского или Эрфуртского. Дальнейшее развитие связано с отмеченным переломом конъюнктуры: если на первых порах (в моей категории – фаза В) «русская революция … грозила уничтожить великодержавность России и отдать ее в национальную кабалу Германии», то уже через год, по Савицкому, видны приметы того, что «интернационализм российской Советской власти перерождается и неизбежно должен перерождаться в воинствующий российский империализм … в международном отношении под советскими знаменами можно чувствовать себя более непринужденно, чем под всякими иными, ибо для большевиков законы не писаны».