Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Сказки, в которых обворованным оказывается царь, интересны в историческом отношении. В русском фольклоре они редки. Гораздо чаще обворованными оказываются барин, помещик. Такие сказки носят более ярко выраженный бытовой характер. Они имеют широкое международное хождение и очень разнообразны по своим вариантам. Н. П. Андреев в своем «Указателе» под одним только из типов этого круга сказок (1525, «Ловкий вор») указывает четырнадцать различных подтипов. Наиболее характерен случай, озаглавленный у Афанасьева «Вор» (1525 А, Аф. 383). Начало сказки реалистично не только в сказочном смысле этого слова. Старик и старуха жалуются помещику на своего сына, который их не кормит. Барин вызывает сына, но сын оправдывается: кормить родителей нечем. «Разве воровать прикажете!» – «А по мне как знаешь, хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было». Герой тут же ворует у барина сапоги и приносит их своим родителям. Это вводный эпизод. В данной записи он служит цели морального оправдания героя. Подобные вводные эпизоды к этой сказке очень разнообразны. C точки зрения композиции они нужны, чтобы мотивировать дальнейшие события. Барин призывает ловкого вора к себе и предлагает ему совершить ряд воровских проделок: «Украдь у меня черного быка из-под плуга», «Украдь теперь моего любимого жеребца». «Украдь же теперь керженского наставника» (т. е. старообрядческого священника) и т. д. В других вариантах предлагается украсть простыню из-под помещика и его жены, украсть сервиз со стола. Герой все это выполняет с чрезвычайной хитростью и ловкостью.

В этих сказках ловкий вор не извлекает из своих проделок никаких материальных выгод. Скорее наоборот: он подвергается риску быть жестоко наказанным, в случае неисполнения ему грозят плетью или даже казнью. Воровство служит цели одурачивания барина. Барин подвергается издевке, слушатели над ним смеются. Одурачивание, как мы увидим дальше, есть один из способов, каким в сказке народ выражает свое презрение к барину и ненависть к нему.

Есть и такие сказки, в которых вор – действительно вор и совершает уголовное преступление. Но и в этих случаях он обманывает и обворовывает богача или попа и тем вызывает восхищение слушателей. Такие сказки приближаются к анекдотам. В одной из них (тип 1525, Аф. 386) два вора забираются ночью к генералу и обворовывают его дом. Один из них надевает на себя халат и туфли барина и в таком виде проходит по двору. Караульные дворники принимают его за барина. Он с ними вступает в разговор: «Что, ребята, холодно нынче?» – «Холодно, ваше превосходительство». – «А про воров не слышно?» – «Нет, ничего не слыхать». – «А коли не слыхать, так ступайте себе с богом спать». Караульные уходят спать, а этот вор и его помощники очищают амбары и выносят все, что получше.

Есть и такие сказки, в которых обворовывается не барин, а глупая баба, которую воры легко надувают (1525 П, Аф. 504, 505, 517). Баба, например, белит холст. Двое солдат уговариваются, как его украсть. Один точит с ней лясы, а тем временем другой ворует холст. Сказка сочувствует солдатам, так как в дореформенной России солдаты служили 25 лет и ничего не имели. В другой сказке (Аф. 502) солдаты обворовывают бабу иначе. Она едет с возом на базар продавать масло. Один просит ее: «Эй, тетка, подпояшь меня, пожалуйста». Баба слезает с воза и подпоясывает солдата. Он просит то потуже, то послабее, то опять потуже, а тем временем другой солдат ворует масло с воза. «„Ну, спасибо, тебе, тетка, подпоясала ты меня на всю масленицу“, – говорит солдат. „На здоровье, служба!“ Приехала баба в город, хвать – а масла как не бывало».

Сказки этого типа уже совершенно не связаны со сказками волшебными, они ничего общего не имеют с морфологией этих сказок. Герои их – воры не по принуждению, а, можно сказать, по призванию или вдохновению. Их искусство превосходит все, что в этой области можно себе представить. Призвание это сказывается с юности. Отец ведет своих трех сыновей в лес. Старший видит березу и говорит: «Батюшка! Если б сжечь эту березу на уголья, завел бы я себе кузницу и пошел молотком постукивать да денежки выколачивать». Средний видит дуб и говорит: «Батюшка! Если б срубить этот дуб, стал бы я плотничать, топором деньги зарабатывать». Младший молчит, и только когда они выезжают из лесу и видят, что мясники ведут корову, говорит: «Батюшка! Как бы украсть эту корову?» Отец прогоняет своего сына (Аф. 383–390).