Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Интересно отметить, что воровство, кража, хищение играют огромную роль уже в наиболее архаических волшебных сказках. Подобно тому, как трудные задачи оказались такой клеткой сказочного организма, которая способна к самостоятельной жизни и новообразованиям, такой же клеткой оказывается мотив похищения. В волшебной сказке похищение играет двоякую роль. C одной стороны, похитителем является антагонист героя – змей, похищающий девушек, братья, похищающие у него волшебные средства, и т. д. C другой стороны, похитителем является сам герой. Похищение ведет к контрпохищению. Даже в тех случаях, когда нет начального похищения, а есть отправка на поиски, герой добывает искомое путем похищения. Он похищает жар-птицу, златогривого коня и Елену Прекрасную в сказке о жар-птице. В сказке о молодильных яблоках он похищает яблоки и живую воду. Дети похищают у Бабы-яги волшебный платочек, гребешок, пузырек и т. п. Герои подобных сказок с полным правом могут быть названы «ловкими ворами». Отличие этих «воров» от таковых же в новеллистической сказке состоит в том, что в волшебной сказке предмет поисков добыт из иного мира, тридесятого царства, что добыча совершается при помощи магических средств (волшебных предметов или помощников, оборотничества, заклинаний, усыпляющих стражу, и проч.), что предмету добычи свойствен волшебный характер (молодильные яблоки) и что нигде, кроме иного мира, этот предмет добыт быть не может. Эти мотивы имеют большую древность, восходя к представлениям, что первые вещи, первые семена, а также искусства и ремесла, равно как и культы, приносятся героями, благодетелями людей из иного мира. К похитителям принадлежит и Прометей, похищающий огонь с неба и приносящий его людям. Античность дает пример деификации (обожествления) вора в лице бога Гермеса, укравшего еще в пеленках пятьдесят голов божественного стада, которое пасет Аполлон. Гермес – воплощение хитрости, бог-вор, но характерно, что именно он является посредником между двумя мирами, он же – бог изобретений, письма, чисел, ловкой речи и торговли. В новеллистической сказке нет противопоставления двух миров, нет волшебного характера похищаемого предмета и способа хищения, а героизация идет по той же линии, по какой она идет в сказках о ловких отгадчиках: обворованным всегда оказывается лицо, социально враждебное герою. В отличие от ловких отгадчиков, ловкий вор не извлекает из своих действий никаких материальных выгод. Он артист своего дела, и своими действиями удовлетворяет элементарное чувство справедливости, посрамляя и одурачивая сильных мира сего.

Исторически понятие похищения как неправомерного и предосудительного акта могло появиться только тогда, когда появилась частная собственность. Присвоение, взятие того, что дает природа и что не принадлежит никому, есть наиболее элементарный акт первобытного хозяйствования. Но когда появляется частная собственность, акт присвоения, с точки зрения собственника, есть акт аморальный, с точки зрения же неимущего, он есть простой акт восстановления попранной справедливости. Этим объясняется, что в сказке обворованный всегда принадлежит к социальным верхам.

Древнейшая из известных нам записей сказок о ловких ворах – это древнеегипетская сказка о сокровищнице царя Рампсинита, уже однажды упомянутая нами. Сказку эту приводит в своей истории Геродот, побывавший в Египте. Сказка о сокровищнице Рампсинита (тип 950, Аф. 390) названа так потому, что обворованным здесь оказывается египетский царь, или фараон, Рампсинит.

‹Дать интересный пересказ.›

Египетская версия для нас ценна не только тем, что она древнейшая из записанных, но и тем, что она весьма близка к волшебным сказкам, представляя собой как бы переходную ступень от волшебных сказок к новеллистическим. Клич царя, который обещает дочь тому, кто совершит такой-то подвиг, и последующий брак героя с царской дочерью роднят эту сказку со сказками волшебными, наводят на предположение, что она произошла от сказок волшебных, эволюционировала из них.