Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Этой сказке посвящена огромная литература. Один из трудов принадлежит итальянскому ученому С. Прато, который написал о ней специальную книгу («Легенда о сокровище Рампсинита по различным итальянским и чужестранным редакциям»)[958]. На книгу очень интересной рецензией отозвался Веселовский [959]. Веселовский признает, что Прато собрал большой материал, и в этом достоинство его книги. К перечню Прато Веселовский прибавил от себя еще несколько русских вариантов, бывших неизвестными итальянскому ученому. Но в целом книга Прато не удовлетворила Веселовского. Материал не систематизирован, нет попыток определить возникновение и историю сюжета. C тех пор, как писалась эта рецензия, стало известно много новых материалов. Сюжет был известен в Античности, в Cредневековье. Он записан на Востоке (Индия, Китай), в Северной Африке, у всех европейских народов в значительном количестве вариантов. Русских записей по основным сборникам известно более десяти. Имеется также ряд новых исследований [960]. Но тем не менее мы до сих пор не имеем исчерпывающей монографии. Веселовский наметил и путь к разрешению этой проблемы. Варианты надо сопоставить по степени их древности. Он установил, что версия Геродота древнейшая только по записи, но не по своему содержанию. Многие фольклорные тексты архаичнее. Вот пример: в народных версиях царь приказывает выставить труп вора, у которого отрублена голова, чтобы поймать тех, кто будет причитать о нем. В народных сказках причитание всегда происходит: мать или жена убитого приходят плакать о нем, но благодаря уловкам героя поймать их никогда не удается. У Геродота этот мотив пропущен. Если применить прием, предложенный Веселовским, и вовлечь в сопоставление не только данный мотив, но и все другие, а также сопоставить строение этой сказки со строением волшебной сказки, вовлечь в изучение, кроме того, весь цикл сказок о ловких ворах вообще, рассмотреть все исторические реалии, тогда вопрос о происхождении, эволюции и распространении этого сюжета может быть, вероятно, решен.

В сказке о сокровищнице Рампсинита бытового материала очень немного. Она скорее может быть названа новеллистической, чем бытовой. Царь этих сказок, или в египетской версии, – фараон, очень мало похож на реальных царей. Наличие фигуры царя – один из признаков архаичности, древности сюжета.

Мы рассмотрим теперь и другие сказки этого цикла, в которых одним из действующих лиц выступает царь. В одной из русских сказок фигурирует Иван Грозный, который популярен не только в исторических песнях, но и в сказках. C фигурой Грозного мы уже встречались в сказке о Горшене. Между песнями и сказками о Грозном имеется существенное различие. В основе песен лежат исторические события: взятие Казани, женитьба Грозного на Марье Темрюковне, борьба Грозного с изменой и боярством и др. События сказки совершенно фантастичны, тем не менее они тоже историчны, но уже в другом смысле. Превосходно говорит об этом Веселовский: «Бессознательное творчество народа отличается верным тактом, побуждавшим его приурочивать к своему герою лишь те издавна знакомые сказки и анекдоты, которые действительно отвечали народному пониманию исторического лица. В таком именно и лишь в этом смысле сказки могут служить исторической характеристике». Историчность характера Грозного отмечена была нами при разборе сказки о Горшене. Другая сказка о Грозном сохранена нам в книге англичанина, врача царя Алексея Михайловича, Самуила Коллинза, который по возвращении из России в 1667 году выпустил книгу «Нынешнее состояние России. Письмо к другу в Лондон»[961]. Книга эта была переведена П. В. Киреевским. Коллинз передает сюжет сказки, считая ее истинным происшествием. Цитирую по Веселовскому: «Иногда переодетый царь Иван приставал к шайке воров и советовал им однажды обокрасть казнохранителя. „Я, говорил он, покажу вам дорогу!“ Но один из воров занес кулак, ударив его по лицу во всю руку: „Негодяй! Как ты смеешь предлагать нам ограбить нашего государя, который до нас так милостив? Лучше мы ограбим какого-нибудь богатого боярина, который сам расхищает казну царскую“».

По языку сразу понятно, что это не текст сказки. Коллинз от себя излагает то, что он слышал. Сказка имеет продолжение, не относящееся к циклу сказок о ловких ворах. Царь меняется с вором шапкой и велит ожидать его на дворцовой площади. Вор приходит, и тут он видит, что говорил с самим царем. Царь награждает его чаркой водки и меду и делает его своим слугой, пользуясь его помощью для раскрытия воровских шаек.

Перед нами действительно сказка, это видно по тому, что в XIX веке были записаны ее варианты (тип 951, см. Bolte – Polivka, III, 192, с. 393, № 2).

‹Надо сопоставить Вес. с. 157 и все варианты типа 951.›