Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

Такой способ собирания создает почву и для всестороннего научного изучения сказки. Однако теоретическая разработка вопроса долго отставала от собирания. Мы имеем отдельные работы, в которых разрабатываются только частные вопросы. Работа Э. В. Гофман «К вопросу об индивидуальном стиле сказочника»[987] посвящена двум (из пяти записанных) сказкам белозерского сказочника Богданова. В ней показано, как наличие традиционных приемов сочетается с реализмом, мотивировками, обстановочностью, психологизмом. Все эти свойства приписываются индивидуально Богданову. Работа С. И. Минц «Черты индивидуального и традиционного творчества в сказке о царе Соломоне»[988] носит несколько более широкий характер.

На примере двенадцати вариантов одного сюжета делается попытка установить типы сказочников по их «художественной манере». Таких типов насчитывается четыре (бытовики-реалисты, профессионалы-балагуры, эпики, схематики). В работе И. В. Карнауховой «Сказочники и сказки в Заонежье»[989] сказочники делятся на типы по их отношению к тексту (импровизаторы, владеющие твердым текстом, разрушители). Даются общая картина бытования сказки на Севере и краткая характеристика четырех сказочников.

Попытка более обстоятельного решения вопроса о типах сказочников предпринята в курсе Б. М. Соколова «Русский фольклор», в выпуске, посвященном сказке. На основании главным образом собственных наблюдений Соколов делит сказочников на эпиков, моралистов, реалистов-бытовиков, балагуров и сатириков. Эта схема очень несовершенна и разработана неровно, частично с положениями Б. М. Соколова нельзя согласиться. В основу деления, по-видимому, положен репертуар. Эпики рассказывают волшебную сказку, моралисты – легенду, реалисты – новеллистическую сказку, балагуры – анекдоты, сатирики – тоже анекдоты и новеллу, но в сатирическом освещении. Однако отнесение живых лиц к указанным типам не всегда бесспорно. Так, А. М. Ганин – эпик – рассказал всего одну фантастическую сказку. Больше половины его сказок – это сказки-былины, и он по репертуару представляет собой совершенно иной тип, чем отнесенный Соколовым сюда же Семенов, который рассказывает только волшебные сказки. Такая ошибка могла получиться потому, что принципы определения типа нелепы, и потому, что кроме репертуара учитывается также и манера исполнения.

Как бы чувствуя недостаточность своих установлений, Б. М. Соколов к этим «типам» добавляет еще «группы», в выделении которых также нет определенной системы. К таким «группам» отнесены сказочники, исполняющие сказки типа «заветных», драматурги, разыгрывающие свои сказки, книжники, говорящие книжным языком, и, наконец, женщины, отличающиеся, по Б. М. Соколову, своеобразной сентиментальностью. Такие утверждения в настоящее время уже невозможны.

Вопрос о влиянии индивидуальности на традицию теперь, когда эта индивидуальность изучена до конца в ряде образцов, может решаться очень широко. Несмотря на то что изучение сказки по исполнителям началось в 60-е годы XIX столетия, мы не подозревали, как велико значение личности исполнителя. Это показано в ряде прекрасных характеристик, данных отдельным сказочникам.

Но вместе с тем такое увлечение сказочниками, притом именно лучшими, содержит в себе некоторую опасность не только односторонности, но и неправильного понимания сущности и специфики народного творчества.

Издание и изучение сказок по лучшим мастерам представляет собой некоторый отбор, а отбор в любой науке всегда опасен и может привести к неправильным представлениям и выводам. Изучая сказку по лучшим исполнителям, мы ничего не узнаем о массовом бытовании сказки. Между тем сказка живет полной жизнью не только в лице мастеров этого дела, она живет «сплошной» жизнью, ее знает каждый. Какой характер этого массового существования сказки, мы при таком принципе собирания и изучения не узнаем. Поэтому одного такого способа собирания и изучения недостаточно.

В советской науке имеется и другая тенденция, тенденция сплошного собирания. Записью и изучением должны быть охвачены не только отдельные, избранные люди, а целые селения, при более широком охвате – целые районы, а в идеале – вся страна. На такой точке зрения стоял А. И. Никифоров. Он дал теоретическое ее обоснование[990] и применял этот принцип на практике в своей собирательской работе. При таком записывании и изучении вскрывается картина широкого бытования сказки. Стационарный метод сплошного записывания позволяет судить о степени распространенности сказки вообще, о жизни сказки, о видах и сравнительной распространенности отдельных сюжетов по районам, о распределении материала по полу и возрасту, о естественных формах бытования сказки и т. п. Так, например, вскрылась необычайная интенсивность жизни сказки в детской среде, что дало А. И. Никифорову возможность выделить особый жанр детской сказки, определяемый как со стороны содержания, так и со стороны исполнения. Сплошное записывание дает возможность установить закономерную связь репертуара и его форм с географическими особенностями и экономикой края.