Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. Русская сказка

При таком способе собирания нет необходимости публиковать все записанное. Оно может храниться в архивах и быть доступным для специальных исследований и изысканий. Для науки важны не только лучшие, но все материалы в их совокупности для всестороннего и разнообразного изучения.

Таким образом можно избежать некоторой односторонности, которая получается, если ограничиться изучением только лучших образцов. Но изучение материала по исполнителям таит в себе опасность преувеличения роли отдельных лиц и забвения специфически фольклорной стороны дела. Подобно тому как история литературы не есть сумма биографий и произведений, так в еще большей степени фольклор не есть сумма текстов при известных исполнителях. Исполнители и их тексты отражают какие-то, еще недостаточно изученные процессы, совершающиеся в фольклоре закономерно. То, что у нас иногда изображается как индивидуальное творчество отдельных лиц (психологизация, внесение мотивировок, приближение фантастики к реальному быту, использование пейзажей и т. д.), на самом деле отражает общие, совершающиеся в фольклоре процессы. Изучение творчества отдельных лиц создает только базу для изучения этих процессов, оно должно привести к фиксации этих процессов, их форм и разновидностей. На сегодняшний день такая работа еще не проделана. Так, Н. П. Гринкова еще в 1934 году писала: «Если детально присмотреться к статьям о сказочниках и к тем биографическим заметкам, которые приводятся перед текстами того или другого сказочника в сборнике, то получается впечатление, что все это еще эскизы, наброски, показывающие лишь общее направление в работах собирателя. Исчерпывающей же проработки мы пока не имеем»[991].

У нас иногда противопоставляют старое учение о безличности народного творчества новому пониманию глубокой роли именно личного творчества. Такое противопоставление определенно неправильно. Старому пониманию народности (представленному особенно в учении Гриммов) мы должны противопоставлять новое понимание народности, а не снимать проблему народного творчества, заменяя ее изучением творчества отдельных лиц ‹…›

Таким образом, вопрос о бытовании сказки – не просто этнографический или литературный, это весьма сложный вопрос, большая теоретическая проблема.

Формы бытования сказки

Сказка не создавалась сразу как готовый жанр. Как мы уже видели, она коренится в обрядовой и культовой жизни народов, она развивается из мифа. Соответственно и формы ее исполнения, какие мы наблюдаем сегодня, развились из форм бытования мифа. Но изучение бытования первобытного мифа не входит в наши задачи. Филологическая традиция западноевропейской науки такова, что в большинстве случаев мы имеем только тексты мифов, а способы их использования остаются неосвещенными. Нам пока достаточно указать, что мифы имеют магически-заклинательное значение, что ими пользовались в производственных целях.

Следы такого использования текстов, предшествовавших сказкам, сохранились и по сегодняшний день у многих народов. Это отмечено уже западноевропейской наукой[992]. У нас вопрос этот впервые был затронут в работе В. Н. Харузиной «Время и обстановка рассказывания повествовательных произведений народной словесности»[993], но широкое освещение получил в замечательной работе Д. К. Зеленина «Религиозно-магическая функция фольклорных сказок»[994]. Зеленин заметил существующую у некоторых народов сезонность в рассказывании сказок. Иногда сказки можно рассказывать летом, запрещается рассказывать зимой. Известны запреты на рассказывание сказок в ночное время. Зеленин показал охотничью основу этих запретов, сохраненную и переосмысленную в таких, например, запретах, как «Летом нельзя говорить сказки, овцы падают», показал, что сказка некогда имела значение оберега, заклинания и составляла часть обряда.

Однако в настоящее время на русской почве такие запреты возможны только как реликты и не ими определяется характер жизни сказки. Если мы можем говорить о ритуальном происхождении сказки, то почти ничего не известно о ритуальном ее исполнении и об историческом развитии этих форм исполнения. Между тем исследование, произведенное Зелениным, наводит на мысль, что не только функция сказки стоит в связи с ранним производственно-магическим использованием сюжета и акта рассказывания, но что и исполнитель был не любой человек, а принадлежал к известной профессиональной касте (см.: И. Л. Бродский. «Следы профессиональных сказочников в русских сказках»). Однако, как уже указано, к настоящему времени сказка освободилась от обрядовых связей, и рассказывание превратилось в чистый акт художественного творчества и свободно от ограничений и запретов более ранних стадий развития.