Морок

– Да, именно так. А пока я здесь болтаю с тобой, значит лютня моя где-то хранится далеко под семью замками.

– Но откуда ты знаешь, что ты родился бардом?

– Потому что я помню своё рождение. Я не плакал. Я смотрел в этот мир и видел его и улыбался ему. В основном, люди не помнят своего рождения, не так ли?

– В основном да, но ведь это потому, что они слишком малы и память их не может держать что-то слишком долго?

– Нет, дело не в памяти. Голова ребенка гораздо больше, чем у взрослого, и может помнить больше взрослых людей. Но каждый человек старается забыть момент своего рождения. Каждый, кроме бардов. Потому что большего разочарования в жизни, как родиться на свет, не удержав лютню, нет. Каждый из нас в утробе матери держит лютню, некоторые флейту, но об этих потом. Так вот. Если ты хоть раз видел младенцев. Они появляются на свет с крепко сжатыми кулачками и громким ревом. Точнее сначала появляются, несколько мгновений молчат, а потом, как будто поняв, что произошло, разражаются горькими рыданиями. А рыдают они, потому что вышли из матери без лютни, не удержали её в тех самых крепко сжатых кулачках, потеряли. И вся жизнь их потом – сплошное страдание. А улыбаются они, в основном, тогда, когда слышат музыку. Только в музыке многие из них могут забыться. Ведь сам посмотри: работает человек – напевает, женится – приглашает музыкантов, иначе и не в радость свадьба, умер кто-то – опять музыка звучит, с ней легче пережить горе…. А у барда – лютня всегда с собой! Ему некогда грустить да и не о чем, пока его лютня цела. Поэтому и самый злой бард – это эльф, потерявший навсегда свой инструмент. А самый жалкий – это бард, который не знает, где его лютня.

– А если мы ее найдём, то что?

– Тогда я буду самым счастливым на свете. Но этого никогда-никогда не допустит моя мать. Потому что, как я уже говорил, я потомок могущественнейших магов и не имею права быть простым бардом.

– А если ты сядешь на трон, тогда можешь быть бардом?

– Тогда могу, только я не хочу на этот трон. Я ненавижу этот трон. С самого детства мне его пихают вместо со сладкими леденцами и колыбельными. Меня не существует, существует только вымышленный Миролюб на троне. Я не важен был никогда и никому. Вся моя жизнь – это жизнь ради того Миролюба-короля. Ты бегал с ватагой мальчишек, у тебя есть Лея. Да ты уже смог любить! Понимаешь? А я? Ничего у меня не было, кроме служения трону. Ни-че-го! А с магами меня этими поселили чтобы я впитывал их знания и понемногу переводил на себя, это не жизнь была, не берегли меня. Это была тюрьма, в которой я должен был на себя переводить магическое искусство. А чтобы я не увиливал, за мной зорко следила охрана. И больше в моей жизни не было ничего. Вообще ничего.

– Погоди, то есть Борис все знал о тебе?

– Нет, конечно, поэтому мать и жила в корчме рядом, чтобы Борис меня ненароком Гоге не сдал, как мага…

– И всё вот это, всё это ради чего? Для чего ты остался без детства? Ради чего я остался без дома, семьи и любви?

– Тебе же сказали: идёт война за трон. Одни считают, что его должен занять ты, другие – я. Нас никто не спрашивает. Мы – фигурки, которые переставляют те, кто хочет управлять судьбами людей.

– Ну, всё! Хватит! Это невыносимо! Неужели ничего нельзя сделать?

– Почему же? Уже что-то происходит. Ведь тебя не убили в первый раз, когда ты попал в корчму? С тех самых пор что-то пошло не по тому пути, который для нас уготовили наши проводники… А кстати, о хорошем, твои желания начинают сбываться. У тебя есть приключения, и есть бард, который может их описать!

– А ведь и правда! Может, всё и не так плохо, – рассмеялся Иннокентий. – А ты ведь и правда говорить мастак. Вон какие стихи давеча загнул про АПОЖ!

– АРОЖ, – поправил его Миролюб.

– Не важно. Пошли посмотрим, что там за светопреставление. Да и надо подумать, как вернуть тебе лютню.

Они встали и двинулись к окну.

– Да, а все-таки, что про тех, что с флейтами? – остановился Иннокентий.

– О-о, – поднял палец вверх Миролюб. – Флейтисты удивительнейшие люди. Если барды участвуют в делах мира, то флейтисты участвуют в управлении отдельными жизнями, как правило, жизнями могущественных людей. Вдыхая и выдыхая через флейту, они могут наполнить жизнью любое существо, а могут и высосать из него жизнь. В любом случае, если человек нашел флейтиста, он уже никогда не выберется из-под его влияния, навсегда оставшись зависимым от него.

– Они и мертвых могут что ли? Как это ты сказал – наполнить жизнью…

– Флейтисты… Могут… Вопрос – хотят ли они этого? Чаще всего они тратят это умение на себя, оставаясь бессмертными…

***

– Да! Да! Моя Королева! Моя Королева! Сию минуту! Я найду этого старого ключника и выпущу Вас! Моя королева! Слушаюсь, моя королева!

Лекарь боком, приставными шагами, полусогнувшись в поклоне стремился как можно скорее покинуть стены «строгих» подвалов. Гулкое эхо кричало ему вдогонку:

– Уничтожу-у-у! Казню-у-у!