Морозовская стачка

«Неужто специально в меня метил?»

Но это так, мелькнуло.

Марфа с бабами подняла на вытянутых руках избитую: не лицо — черная лепешка.

— Мужики-и!

Как по сердцу ножом бабий вопль.

И разом толпа рабочих хлынула на толпу сторожей. Захрустели спины под палками. Завыли, теряя человеческое.

Гнали сторожей до конного двора. Моисеенко и сам не понял, как в руках у него оказался мерзляк. Кинул. Зазвенело стекло. В доме торопливо гасили свет.

Да уже и светало.

Моисеенко снял шапку, сунул ее между коленями, обеими руками утирал взмокшие волосы, за ушами и верхнюю потливую губу.

Воинственный пыл уже сошел с него, и он понял вдруг, что произошло. Народ, который час тому назад праздновал труса, увидев палку, теперь сам поднял палку и, сам себе не веря, увидал, что его боятся, от него бегут, что победа легка: надо только налетать скопом, разом.

— Мужики! Мужики! — крикнул Моисеенко. — Довольно зайцев ловить, дело есть. Идемте в красилку. Там работают.

Но красилка уже не работала. Здесь Моисеенко поджидал Волков.

— Кое-как вытолкнули бестолочей. Все, Анисимыч! Фабрики Тимофея Саввича стоят. Все.

— Поглядеть надо, не спасовал ли кто? Встретимся в Зуеве, в погребке у Терентича.

Тут прибежали с ткацкой:

— Наших бьют!

Возле фабрики свалка. Сторожа и чернорабочие пустили в ход ломики, кирки, железные прутья.

Ухнули на свору лавиной. Погнали к реке, на лед. Сбивали с ног, выхватывали злодейское железное оружие.

У Моисеенко был красный большой платок. Проткнул в двух местах, натянул на острый лом. Поднял, грозя стоящим внизу. Толпа над рекой росла.

Чернорабочие и сторожа сбились на льду в кучу и сверху были похожи на пчелиный рой. Рой зашевелился, от него стали отскакивать по одиночке и кучками. И вдруг все там кинулись бежать в разные стороны.

— Наших бьют! — из-за спины крик.

Кинулись на чугунку, но здесь уже никого.

Моисеенко сел на рельсы, переводя дух, и тут к нему подошла Сазоновна:

— Господи, что с тобой?

— А чего мне? Устал бегать.

— Всюду драки. Говорят, дом Шорина разоряют.

— Скверно. Пошли, Волкова найдем. Надо унимать людей.

II

Волкову сдавило грудь, да так — ложись и помирай. Сплоховали больные легкие. Незаметно отстал от своих ткачей, которые теперь спешили к Главной конторе, добраться до проклятых бумаг. Крючкотворы Морозова работягу бумажными цепями приковывают к машине. У листа бумаги ни веса, ни запаха, а сделай по-своему, не по-писаному — в бараний рог согнет.

Волков бочком, обливаясь липким потом, вдоль забора Бумагопрядильной вышел на берег Клязьмы.

Снежные утесы, безмятежно розовые, вздымались по берегам околдованной реки. За рекою барином — сосновый бор; барин, угождая зиме, зеленый мех шубы прячет в густом инее. Зима — хозяин на земле, но в небе — красное от гнева, косматое солнце. Ему не одолеть сегодня стужи, да все, у кого глаза, кто затаился в норках, под кореньями, под сугробами, видят его, любят и ждут в силе.

Заглядевшись на солнце, Волков сам не заметил, как передохнул. Воздух проколол легкие, но стихла тупая боль застарелой хвори.

— Эй, дяденька!

Волков обернулся: девочка незнакомая, с кружкой, в кружке дымится кипяченое молоко.

— Нат-ко, выпей! Мама велела, чтоб ты выпил.

Волков послушно принял кружку из красных ручек девочки.

— Ты что без варежек?

— Выпей скорей, я и побегу.

Волков пил маленькими быстрыми глотками.

— Благодарствую.

Девочка схватила кружку и пустилась бегом в казарму, прижимая локтями с чужого плеча зипунок.

Окон в казарме, как семечек в арбузе, кто-то подсмотрел его немочь.

— Ладно! Недосуг загибаться!

Побежал было к Главной конторе, но его осенило:

«Под флаг нужно людей собрать — вот что! А то такой тарарам идет».

Над Ореховом не умолкала звень вдрызг разбиваемых стекол. В казарме в дверях стояли, слушали, что творится, дети, женщины, старухи.

— Василий Сергеевич, отец наш родной! — всплеснула руками крошечная, усохшая до семилетней девочки, бабушка. — Чего тебе? Занедужилось, что ли?

— Всё хорошо, милые! — весело улыбнулся Волков. — Мне бы кусок красного матерьялу! С флагом пойду народ вокруг себя собирать. А то ведь иные безобразничают.

— Поди к ним! Поди! — Крошечная бабушка перекрестила Волкова.

— Довели людей до того, что и конец света в радость, — выкрикнула молодая женщина с дитем на руках. — Кто ж им виноват, хозяевам-то?

— Верно, верно! — соглашалась старушка. — А ты, Василий Сергеевич, все ж поди к ним. Головы-то пусть не теряют.

Мальчишки притащили кусок красного сатина, молоток, гвозди. Шест нашли, тут же обернули материей, прибили.

— Спасибо вам всем! Пошел я! — Волков принял самодельное знамя. Окруженный толпой казарменных мальчишек, побежал к Главной конторе.

А там — все окна навылет, бумаги в воздухе, как голуби, стулья разломанные из окон летят.

Увидели бунтовщики красный флаг, стали подходить к Волкову.

Тот поднял уцелевший стул, встал на него, держа флаг на отлете.