Морская дорога (ЛП)

— Добрые намерения? — язвительно произнёс отец. — Какое право ты имеешь на какие-либо намерения? У тебя не больше прав, чем я тебя наделил, а теперь нет и вовсе. Проваливай из моего дома вместе со своей женой, но не с моей дочерью. Гудрид останется здесь, я сам присмотрю за ней. И я больше не потерплю твоих интриг. И не вздумай распространять слухи о моей нищете. Видишь, какой пир я устроил, и какие подарки раздаю гостям? Так что не смей говорить людям, что я бедняк!

Думаю, Орм пытался ответить ему. Я помню, как смотрела на Халльдис, а она на меня. Нас разделял стол, она попыталась подойти ко мне, а я протянула ей руки. Я не могла говорить, вокруг было слишком шумно. Гости на лавках кричали, пытаясь вмешаться. Некоторые вклинились между Ормом и Торбьёрном. Стейнтор из Эйра заставил отца попятиться, призывая его угомониться. Остальные оттеснили Орма и Халльдис к дверям. Я хотела пойти за ними, но Халльдис снова посмотрела на меня и покачала головой. А потом они ушли.

Всю последующую зиму я ненавидела отца. Наши отношения изменились коренным образом. Он пытался поговорить со мной, но я избегала его. Всякий раз, когда он заговаривал со мной, я сидела с каменным лицом, уставившись на занавеси на стене. После ужина и до самой ночи он держал меня подле себя, пытаясь получить от меня ответ. Но я молчала. Я не пыталась вернуться в Арнастапи, не желая доставить ему удовольствия остановить меня. И хотя мы жили в стороне от торных дорог на Снайфельснесе, иногда у нас бывали гости, в эти вечера звучали истории и песни, и на этом фоне моё молчание казалось менее заметным. Я всегда была обходительна с гостями отца, обслуживая их за столом, как меня и учили, но получила репутацию холодной и равнодушной девушки. Иногда кто-то из гостей наблюдал, как я двигаюсь по комнате, совсем так же, как Эйнар в Арнастапи, но вряд ли кто-то из них обращался к отцу насчёт меня. Слухи о неважном состоянии дел Торбьёрна настораживали будущих женихов. А я думала, что не нравлюсь им. Мне часто говорили о моей красоте, но я решила, что, видимо, во мне есть какой-то изъян.

Я много думала об Эйнаре. Я воображала, что в один прекрасный день он появится на пороге отцовского дома и потребует меня в жены. Конечно же, вряд ли такое могло произойти посреди зимы, но я частенько, лежа без сна, представляла, что это случится, как только растает снег. Эйнар поставит отца на место и посрамит его. Я представляла себе эту сцену много раз, пока она не стала казаться идеальной. В конце Эйнар обратится ко мне и предложит уехать вместе с ним, я сяду верхом на одну из лошадок, которых он привёл, и ускачу прочь из Лаугабрекки, даже не оглянувшись. Дальше эта история представлялась мне более размытой, так как я всего раз видела Эйнара, и не представляла, какой он на самом деле. Иногда я фантазировала до того момента, как ложилась с ним в постель, но далее мои мечты не распространялись, потому что на самом деле я не желала этого. Я просто хотела убежать от ненависти к отцу, но никто кроме самого Торбьёрна не смог бы изменить это. Надо отдать ему должное, той зимой он старался изо всех сил.

Весной отец устроил свой самый грандиозный пир. Съехались люди со всего Снайфельснеса и с Брейдафьорда. Казалось, все позабыли о старой вражде: здесь собрались люди с Брейдавика, и естественно, Стейнтор из Эйра, но здесь же был и Снорри Годи и даже пара Торбрандсонов, злейших врагов Эрика Рыжего. Я не подозревала, что задумал отец, пока он не начал речь. Весь зал был полон гостей, чего я никогда не видела. На улице шёл дождь, внутри царила духота, в такой день так клонит в сон, даже если ты голоден и не выпил как следует. У меня слипались глаза, а голова стала тяжёлой. Но, как только отец начал говорить, дрёму как рукой сняло. Меня охватило то же волнение, как и в день, когда Эйнар приехал в Арнастапи — живот скрутило, а во рту пересохло. Я всё ещё надеялась, что Эйнар появится на пиру, рискнув вызвать гнев отца. Но оказалось, что предстоит совсем другое приключение. Эйнар, его красивые одежды и богатые товары навсегда растворились во мгле воспоминаний.

— Я живу здесь уже давно, — сказал Торбьёрн. — Я всегда был рад вашей дружбе и поддержке, и с радостью могу сказать, что всегда ладил с моими соседями.

Если кто-то из собравшихся и понял, что мой отец лукавит, то не подал вида.

— Я буду оглядываться назад, на годы, прожитые в Лаугабрекке и помнить, что это были хорошие годы.

Для большинства из вас не новость, что мои дела идут неважно. Моя семья всегда была щедра. Мы хорошо жили здесь и всегда оказывали нашим гостям радушный приём. Для меня было бы позором вести дела иначе. Я лучше оставлю ферму и покину Исландию, чем буду жить в нищете.