Торбьёрг искала меня. Она не приходила в течение нескольких недель, пока шёл густой снег, и я старалась забыть о ней. Но как только после снегопада люди протоптали тропинку, я увидела, как она спускается с холма. Закутанная в старую накидку, она казалась мне огромным чёрным вороном на белом снегу. Моим единственным спасением был хлев, но в тот день впервые за долгие недели засияло солнце, и стих ветер. Я пропахла вонью дома и хлева, и хотела, чтобы свежий воздух прогнал это зловоние. На улице можно было передвигаться лишь по тропинке, что протоптали люди. Итак, она поймала меня там, я напустила на себя мрачный вид, чтобы как-то защититься. Я не желала с ней разговаривать, говорила лишь она. Будь рядом со мной Халльдис, она сразу бы отвадила старую ведьму. Но я гостья в доме Херьёльфа, а он побаивался ведьму, потому что люди голодали, а она обладала властью. Мне пришлось стоять и слушать её, чувствуя себя мухой в паутине.
Той ночью мне приснился сон — она налетела и поглотила меня, а затем я стала ей, полы моего старого плаща захлопали в снежной ночи.
Остальные тоже кое о чём догадывались. Меня настораживало, что Херьёльф стал относиться ко мне с неким уважением. Я не хотела быть белой вороной. В один из последних вечеров, когда мы сидели в хлеву, Ингрид попросила меня предсказать судьбу.
— Ты просишь меня? — спросила я. — Но я не могу, не умею.
— О, да, конечно же, можешь, — ответила она. — Все видели, как ты пела для Торбьёрг. Ты же ведьма, Гудрид. И не притворяйся, что это не так. Она же ведьма?
Да поможет мне Бог, потому что все они совершенно серьёзно сказали "да".
Наконец начал таять снег, ночью я лежала в постели и слушала журчание талой воды. Отцу не терпелось добраться до поселения Эрика, и, хотя, Херьёльф был с нами обходителен, он тоже ждал, чтобы мы поскорее отплыли. Голодная зима подразумевала голодную весну, и Херьёльф сделал ставку на раннюю охотничью экспедицию. Каждый день и отец и Херьёльф оба выходили проверять лёд, и, хотя они ничего не говорили друг другу, я хорошо понимала, о чём они думали. Я испытывала такую же тревогу, как и отец, желая побыстрее отплыть. Однажды, когда небо прояснилось и стало бледно-голубым, северный ветер превратился в лёгкий бриз, я решилась потолковать с отцом. Я рассказал ему о ведьме, о своём сне и о бремени вины, которое тяготило меня.
— Я хочу избавиться от этого бремени, — сказала я ему. — Я хочу быть как все.
Отец задумался.
— Ты красивая девушка, Гудрид, — сказал он.
Первый раз в жизни он упомянул мою внешность, но, к сожалению, слишком поздно, чтобы впечатлить меня.
— Пора тебе замуж. Брак положит конец всем этим глупостям. Мы подберём тебе хорошего мужа.
Я встала перед ним, преградив путь.
— Ничего не выйдет, — сказала я ему, — если люди будут считать меня ведьмой. Ты не должен допустить, чтобы эти слухи попали вместе с нами в Эриксфьорд.
— Если хочешь избавиться от этого, просто выкинь из головы.
— Этого мало. Послушай, отец, мы же христиане?
Он задумался.
— Не уверен, что стоит мозолить Эрику глаза нашей новой верой. Поживём-увидим, как всё сложится.
— Нет же, послушай. Если мы ясно дадим понять семейству Эрика, что мы христиане, то им даже не придёт в голову, что я имею хоть какое-то отношение к колдовству. Мужчинам нравятся жёны-христианки, ты сам видел это в Исландии. Христианство делает женщин верными и послушными. Тебе не нужно говорить Эрику Рыжему, что ты — враг Тору. Просто скажи, что ты, как добрый христианин, не одобряешь колдовство в Херьёльфснесе, как и все в твоей семье.
— Ты считаешь, это поможет?
— Мне так будет спокойнее.
— И ты выбросишь мысли о колдовстве из головы?
— Да.
— И если я найду тебе достойного мужа в Эриксфьорде, ты будешь довольна?
— Конечно же, да.
— Очень хорошо, но ты должна довериться мне в этом вопросе.
— Но ты скажешь им, что мы — христиане?
— Да, я так и сделаю.
Этот разговор с отцом оказался самым приятным из всех, и действительно, стал поворотным моментом в наших взаимоотношениях. Всю зиму мы провели среди чужих людей, возможно, это тоже сыграло определённую роль.
Думаю, отец был рад покинуть Херьёльфснес, как и я. Мы были благодарны Херьёльфу, ведь он спас нам жизнь, хотя существование его собственной общины висело на волоске. Нет, конечно же, мы не остались в долгу. Перед отплытием отец щедро одарил Херьёльфа, но золото бесполезно, когда нечего есть. Во всяком случае, Херьёльф жил, наслаждаясь своим богатством, и был достоин удачи, которая шла к нему.