Я мало что могу рассказать тебе из того, что помню тогда, но знай, я не готова поклясться, что это произошло на самом деле. Все лето я пыталась описать тебе вещи такими, какими они были, хотя, ты вполне допускаешь, что версия другого человека может отличаться от моей. У каждого из нас своя точка зрения, но кроме того, есть некоторые вещи, в которых я не могу быть уверена полностью. Например, я не могу объяснить каков Винланд, где именно он находится, и показать его на карте. Здесь, в Риме, кажется, что Винланда не существует вовсе, или он существует лишь у меня в голове, потому что я единственная, кто побывала там. Жаль, что я не могу поговорить с кем-нибудь о той стране. Тяжело осмыслить прошлое, когда не осталось никого, кто смог бы разделить с тобой воспоминания. Может быть однажды, когда ты состаришься, живя в Исландии, ты вспомнишь эти летние деньки в Риме, вот тогда ты почувствуешь одиночество, которое теперь испытываю я. Ты увидишь прошлое в своих мыслях, но когда попытаешься рассказать кому-нибудь, то поймёшь, насколько твои слова блёклые, незначительные и искажённые. Ты заговоришь и поймёшь, что твоя история никому не нужна, как тень. Вот видишь, в чём трудность, и то малое, что я собираюсь тебе поведать самую суть. Или, возможно, это вообще не имеет смысла, а всего лишь приснилось.
Я говорила, что сидела на пороге, когда вдруг на меня упала тень. Я подняла голову и увидела перед собой женщину. Это точно была женщина, хотя, вместо платья на ней была надета рубаха из оленьей шкуры, как у скреллингов. Ниже меня ростом и очень смуглая. Возможно из-за того, что она застала меня врасплох, хотя она выглядела совсем как те дикари, я сразу поняла, что она не одна из них. Может потому, что она пришла одна, а не находилась среди них. Я не знаю, что это было, и поймала себя на мысли, что смотрю на неё, как на человека, которого я смутно знаю. На мгновение меня это удивило. Казалось ещё миг, и я непременно узнаю её.
Она заговорила со мной. Но я не понимала ни слова. Она говорила так, будто думала, что я смогу понять её, если захочу. Она не бормотала или не кричала, как скреллинги на берегу, а говорила настойчиво и медленно, поэтому я точно могу сказать, что она произносила именно слова. Единственный чужой язык, что я слышала ранее, была латынь, и то, когда читали или пели молитвы. Но она говорила со мной. Слушая её туманную речь, мне казалось, я близка к пониманию её слов, и тогда я сообразила, что любой язык имеет свой смысл. Я представила, что скреллинги, конечно же, понимают друг друга, но мне их речь казалась скорее бессвязным бормотанием, мне и в голову не приходило, что наша речь может казаться им такой же бессмысленной. Женщина указывала на меня, казалось, она задаёт мне какой-то вопрос.
Я дала ей самый подходящий ответ, что смогла придумать.
— Меня зовут Гудрид, — сказала я очень чётко. — А тебя?
Затем до меня дошло, что она не понимает, какое из этих слов моё имя, и я ещё несколько раз повторила своё имя.
— Как тебя зовут? — снова спросила я. — Как твоё имя?
— Гудрид, — ответила она, будто эхо прозвучало.
Как только она произнесла это, раздался металлический звон, затем резкий вопль и крики сражающихся. Моя гостья пропала, я даже не заметила её исчезновения. Я вскочила на ноги, уронив ложку, и Снорри протестующе заплакал. Я бросилась бегом на гребень дюн и увидела окончание кратковременной стычки: скреллинги побежали к своим лодкам и сталкивали их в воду, чем-то напоминая потревоженных тюленей, которые спешили вернуться в море.
Я смотрела сверху на группу людей, оставшихся на берегу. Они стояли с обнажёнными мечами, по-видимому, слишком обескураженные внезапной стычкой со скреллингами, чтобы броситься в погоню. На печке валялись меха и шерстяные плоски ткани, которые в спешке побросали скреллинги. Там лежало ещё кое-что, совсем не похоже на ворох шкур. Я подошла ближе и увидела лежащего темнокожего человека, залитого кровью, на шее ужасная рана от меча. Я сразу же поняла, что это значит. По нашей вине здесь, в Винланде, погиб человек. Я прижала к себе своё беззащитное дитя, и мне показалось, я отчётливо слышу отзвуки звона мечей, звуков, которые ещё ни разу не звучали в этой стране, и это значило, что перед нами захлопнулась дверь. Тогда я точно поняла, что нас выставят отсюда вон.
Глава девятнадцатая