Морская служба как форма мужской жизни

Впрочем, Сэму было наплевать на их возню – своих дел хватало. А «утопленник» все стоял как раз напротив окон его кабинета, безнадежно ежась под ветром и дождем, поскрипывая болтающимся капотом. Он явно навевал тоску и сбивал тонус Волынскому, который глушил по-черному кофе, который ужасно походил на коричневую пудру. Офицеры звали его «Звездная пыль на сапогах» и пили его потому, что другого просто не было… И это тоже не способствовало проявлением жизнерадостного характера. Сэм мысленно взял себя за волосы и засунул в шкаф с доброй сотней папок учета и хранения мин, бомб, взрывчатки и прочей взрывоопасной хрени, которая дожидалась своей очереди.

Понемногу отремонтированные, промытые, очищенные и просушенные железяки, обильно смазанные всякими техническими маслами, стали обратно таскать из гаража и ставить на место. Крошкин, чувствуя вину, изо всех своих хилых сил старался принимать самое деятельное участие в деле восстановления своей техники. Его оплошность простили – бывает! Ему пошло на пользу – теперь он до конца своей жизни, будет помнить как этот диплодок устроен. Что такое диплодок он не знал, а устройство грузовика ему виделось, лишь прикрой глаза…

В свою очередь появился из недр мастерской и встал на место дизель. С него смыли килограмм пятьдесят окаменевшей глинно-масляной грязи.

Тогда Крошкин вообще стал дневать и ночевать на машине и под ней, устанавливая, очищая и регулируя детали в силу своих возможностей и знаний, искупая свою великую вину. Купание ему прошло почти даром – даже насморка не подхватил, отделался парой синяков и ссадин, полученных при ударе машины об ограждение и о воду.

Так что трудился он по-стахановски, благо, что ночи были еще короткие, а день достаточно длинным. И день за днем. «Смерть империализму» начала оживать. Кстати, все в Ефимовке эту несчастную машину только так и называли. Промыли и присобачили на место радиатор, маслофильтр и все прочее. Даже движок стал запускаться, и, прочихавшись, уверенно рычал, воняя отработанной соляркой и оглушая все в радиусе километра. Крошкин радовался…

Рано, между прочим, радовался, да! Задачи возникали откуда не возьмись и настойчиво требовали немедленного разрешения. В ту пору гарнизоны. Войсковые части вели непрестанную «борьбу за живучесть», за собственное выживание себя и своих подчиненных в условиях всеобъемлющего дефицита. Вот и сегодня раздался требовательный звонок с пограничной заставы. Это жизнерадостно звонил их собственный «зам по тылу» Сергей Хапужников, нагулявшийся в Мурманске и направляющейся обратно в «родные пенаты» и требовал прислать хоть какой-то транспорт и забрать его, вернув в первобытное состояние. Он соскучился по службе, и кушать тоже очень хотелось…. У него оставался еще значительный кусок отпуска, мешало лишь одно «но». Это самое «но» навязчиво преследовало по службе и не давало нормально двигаться по ее лестнице.

Насидевшись в гарнизоне, и вдруг вырвавшись «на волю», Хапужников начинал ощущать, что деньги просто жгут ему руки и карманы. Он любил погулять, хорошо поесть и выпить. Но пить ему было нельзя, ибо выпив, Сергей становился щедрым и доверчивым. Как правило, его быстро обирали новые «друзья» – собутыльники. Сколько раз он клялся всем святым. Но… Вот зарекалась свинья не ходить на огород! Да, слаб человек!

«Наверняка с ним приключилась неприятная история. Причем, списанная под кальку с предыдущих!» – мрачно предрекал Волынский. Можно было бы поспорить на бутылку, да не с кем – все местные офицеры и мичманы думали бы так же! «Вот если не так – съем свою кожаную шапку. Впрочем, если Серега скажет, что не так – всё равно не поверю, если даже меня будут бить!» – злился Сэм. Да жаль его было – все-таки свой, опять же – на одного офицера больше станет, дежурства и обеспечения станут реже. На безлюдье и тыловик – человек!

Теперь ехал Серега Хапужников поближе к своим складам и камбузу – с голоду тут не дадут помереть, и всегда найдется добрая душа, которая иногда угостит «шилом» или даже водкой. Такие случаи у него бывали – с!

От заставы до Ефимовки, (так, для справки, между прочим), было тринадцать километров избитой, разъезженной грунтовой дороги между скал и зарослей деревьев и кустарника. Все попытки довести ее состояние до ума и порядка силами автодорожного батальона флотилии особыми успехами не отличались. Все сводилось к перемещению бугров и ям по полотну с места на место. Причем, эти работы проводились весной, а к концу лета бугры, ямы и кочки дружно собирались там, где на карте была обозначена дорога. Кочек на и ям на карте не было и высокое командование было вполне довольно. Это самое высокое командование заезжало сюда в исключительных случаях. И тогда доставалось всем, но чаще не тем, кому бы надо…