— Позвольте ваши аплодисменты считать за единодушное одобрение моего предложения!
На этом его миссия на сегодня считалась завершенной, а потому чтению о трудной и опасной жизни московских юношей Шура предавался с чувством исполненного долга. Когда же он случайно, подняв глаза, и внезапно встретился взглядом с пристально смотрящим на него начпо, то просто онемел, не в силах понять, что же от него еще требуется. Меж тем начпо недвусмысленно кивнул своему помощнику на трибуну, а затем, привстав, и изобразив предельную веселость на своем лице, объявил:
— А вот тут комсомол наш еще руку тянет, выступить хочет! Тоже есть что сказать! Дадим, товарищи, слово комсомолу? Слово предоставляется лейтенанту Кельбусу!
Соседи по ряду с неодобрением поглядели на Шуру. Время было уже вечернее, конференция явно близилась к своему завершению и еще один неожиданный, тянущий руку выступающий был всем неприятен. Шура же, услышав даденную ему команду, отложил в сторону рваный журнал, бодро встал и поспешил к указанной ему трибуне. Что и о чем говорить, он не имел ни малейшего представления. Единственное, что он успел вспомнить, поднимаясь к трибуне, это то, что пьянство — враг боевой готовности. С этого тезиса он и начал свое выступление. Повторив его несколько раз, Шура на минуту задумался, о чем же еще можно поведать залу. Начпо был мрачен, комсомольского задора явно не получилось, а инспектор, наоборот, что-то обрадовано строчил в свою книжечку.
— Ну а как боретесь с пьянством лично вы? — начал подсказывать своему помощнику начпо, краем глаза следя за полетом инспекторской ручки.
— Как я!?
В голове Шурика что-то прошуршало, а затем щелкнуло. Он внезапно обвел глазами и зал и президиум, а затем, ударив себя кулаком в грудь, заголосил, почти крича:
— Товарищи! Помните, когда я в прошлом месяце не вышел на службу, сказав, что у меня болел зуб! Обманывал я вас тогда! Никакой зуб у меня не болел, Просто с вечера я так перебрал в ресторане, что утром не мог подняться! А помните, когда я две недели назад пришел утром с фонарем под глазом! Не упал я тогда в темном подъезде, а подрался по пьянке! А когда я от простуды слег на той неделе! Так-то я достал самогона и так напился, что провалялся всю ночь в подворотне! Но теперь на нашей конференции я все осознал и так много больше пить не буду, потому что пьянство — враг боевой готовности!
Из глаз Шурика брызгали слезы искреннего раскаяния. Зал потрясенно молчал. Комбриг и начпо сделались белее снега. Командир военно-морской базы, проснувшись от наступившей тишины, недоуменно оглядывал всех, а инспектор что-то писал с утроенной скоростью, приговаривая себе радостно под нос:
— Это же натуральный инспекторский факт! Иш, в политотделе собственного алкоголика взрастили!
На мгновение, оторвавшись от записей, он приободрил поникшего начпо:
— Готовьтесь, голубчик на парткомиссию флота! Эко вы тут у себя змия пригрели!
К середине следующего дня Шурик Кельбус был снят со своей должности и отправлен в ссылку замполитом в строительную роту. Непонятый и обиженный, он все еще никак не мог понять, за что же на него обрушились этакие несчастья. Сослуживцы ему тихонько сочувствовали, помогая собраться в неблизкую дорогу, а комбриг, подойдя и положив руку на плечо, сказал с отеческой теплотой в голосе:
— Ты у нас, как Юрий Гагарин, самый первый! Он страдал за человечество, а ты за перестройку! Но не волнуйся, следом за тобой пойдут и другие! Перестройка только начинается!
— А я и не волнуюсь! — вздохнул Шура, засовывая в чемодан рваный роман об арбатских детях, чья горемычная судьба казалась ему теперь куда счастливей собственной.
Была весна 1985 года, и все на самом деле еще только начиналось…
Виктор Белько
Супружеский долг и все-все-все!
Был у меня друг — теперь он навсегда остался в 2018 году, так уж сложилось, "нас уже не хватает в шеренгах по восемь!" И уже много и многих… Светлая ему память!