Морские досуги №6

31.12.2009. Новогодний вечер продолжается. Я в каюте один. Но не одинок. Щелкаю комп, и опять со мною вы, мои старые товарищи. И я наполняю бокал и выпиваю до дна за ваше здоровье. И за светлую память о тех, которые ушли в свой последний рейс. И остались навечно в судовой роли. И вот поет для меня, для вас и для них наша старая любовь — Лолита Торрес, поет о любви, которая не имеет возраста. Поет Ив Монтан свою вечную песню об осенних листьях, как она была популярна в 1956-м! Поет Глеб Романов о «самом синем в мире», и Идалия Иванова — о «широком просторе, о море, зовущем в чужие края!». Все это — хиты из тех лет! Ну, и естественно, звучит и звучит бессмертная «Бесамемучо». И все так же прекрасна эта песня, как прекрасна была та юная мексиканка, что сочинила песню много лет назад. Как и в далеком 1955-м, на моем первом корабле, так и сейчас, снова и снова звучит «Бесамемучо», звучит на корабле, который, возможно, станет моим последним. Как и тогда, в далеком 1955-м, я наслаждаюсь этой мелодией, жгучей, и сладкой, как этот ямайский ром. Только сегодня, кажется, чуть-чуть горчит…

Снова и снова летит над теплым южным морем этот Гимн Жизни, эта мелодия, волнующая, прекрасная и вечная, как сама Жизнь. Можно ли быть более счастливым в этой жизни земной? «И от сладостных слез не сумею ответить…»

Ткаченко Николай Адамович

Родился в 1937-м году в гор. Звенигородка, Черкасской области. 60 лет проведены на капитанском мостике, сначала — матросом-практикантом, а потом, и капитаном судна. Закончил в 1957—м Херсонское мореходное училище МРХ СССР, в 1968-м, заочно, и Калининградский технический институт МРХ СССР, по специальности — «Судовождение на морских путях». Инженер-судоводитель, капитан дальнего плавания. В 2014-м году, в возрасте 77 лет, ушел на берег, проработав в морях ровно 60 лет. Сейчас на пенсии, пишет очерки, основанные на богатом морском опыте. https://www.litres.ru/nikolay-tkachenko/ob-avtore/

Олег Озернов

Дочь моряка

Ушёл в рейс на шестом месяце беременности. До того жена пива не просила, водки, мороженого — тоже. Почти весь срок пролежала на сохранении, где-то в больнице, потом в спецпансионате в Юрмале, Лиелупе, кажется. Мама моя устроила. Виделись по больничному расписанию… Рейс, как всегда, затянулся. Беременность тоже. Когда прошло две недели от планируемого срока родов, стал лазить по переборкам. Начальник рации меня возненавидел — за систематические спотыкания о моё тело под дверьми его каюты и радиорубки. Радиограмм не было, телефонной радиосвязи посреди океана тоже. На носу Новый год, работы ему было и без меня — завались, связь перегружена.

Рожали всем экипажем. Меня жалели, будто это я был беременным. Подкармливали деликатесами, делились дефицитными куревом и пивком рундучным. Подозреваю, в деликатесы док подсыпал успокоительные таблетки. Иначе с чего такая щедрость при скудной чартерной артелке… Судно три года не заходило в Союз. Снабжались за валюту, а это дорого. На время, по приказу капитана, любые разговоры при мне с упоминанием слов «дети, мама, соска, горшок, пелёнки, счастье» экипажу были запрещены. Все нервничали, когда выходил на палубу проветрить мозг. Следили, чтоб не сиганул к Посейдону жаловаться на жизнь.

Замполит периодически вёл со мной душещипательные беседы о жизненных приоритетах, главными из которых, конечно же, являлись чувство долга, служение Родине, честь советского моряка за границей. Говорил искренне-неубедительно, но было видно, что сочувствовал моим волнениям, а других слов не знал. Этого ребёнка зачинали три года, при всех наших честных круглосуточных стараниях. Всё никак. Когда медицина опробовала и исчерпала полностью свой исследовательский потенциал на жене, взялись за меня. Однажды жена, как подарок, вручила приглашение на обследование моей детоспособности в институт семьи и… чего-то там ещё.