Морские досуги №6

Обрадовался. В восторге совал домашним в носы медпаспорт моряка, где двенадцать подписей разных эскулапов официально подтверждали моё богатырское здоровье, отсутствие в крови допинга, мешающего зачатию, и чистый венерический анамнез. Часто тогда вспоминал об одной добрачной женщине, твёрдо утверждавшей, что я стал отцом её ребёнка. Но сей аргумент придержал из соображений гуманности к жене на крайний случай. Сказал, что вряд ли в этом институте есть медсёстры в моём вкусе — и сбежал в рейс. Все испугались того побега и скопом решили, что институтские подозрения не напрасны. У самого за шиворот холодной змеёй закрались сомнения. А вдруг!.. Надо было сбежать раньше, потому как от испуга моим невозвращением жена срочно понесла, о чём торжественно радиограмнули на радость мне и экипажу, срочно погрязшему в замечательном двухдневном загуле по законному поводу. Позади тот рейс, три месяца отпуска, сессия в институте. Вот и следующий рейс. Время шло, а оно не рожалось (тогда не умели точно определять пол ребёнка). Подошла к концу третья неделя за днём обещанного врачами отцовства. Тишина. Мои «радио» на пол месячной зарплаты без ответа. Думай шохошь. Док хренеет от ежедневных персональных лекций мне о протекании первой беременности, высоком статистическом проценте таких задержек, нормальности происходящего. Когда чувствует, что неубедителен, а моё неверие лекциям начинает приобретать агрессивно-угрожающие формы, идёт на крайние меры — путём наливания неразбавленного спирта в мензурки, и пьёт вместе со мной. Запиваем колой, заедаем «мальборой». Тропики. Переход через Атлантику Турбо — Антверпен. Вахта. Дизеля сиротливо молотят на «полный» с некоторым некритичным недоливом масла в лубрикаторы. Механик, то бишь я, занят. Он поёт «Чёрный ворон, что ты вьёшься, да над моею головой, ты добы-и-чи-и не дождё-о-шься, чёрный ворон, я да не тво-о-о-й». Поёт громко, заунывно, с выражением, глядя влажными глазами не на приборы — в небеса, где летает тот самый ворон. Поршни, шатуны, форсунки забыты, летают сами по себе. Автоматика в помощь. Аварийная сигнализация молчит, и хорошо. Петь не мешает. Время. Нужно делать обход, заполнять вахтенный журнал на сдачу. Ворон не отпускает. Вьётся, гад летючий. Вдруг распахивается дверь в ЦПУ, и с грохотом работающих машин врывается толпа моряков во главе со стармехом. Ворона как ветром сдуло. Впереди — не помню кто с запелёнутым по всей положенной форме младенцем-куклой. Всё это перевязано яркой атласной розовой лентой, под которой — жёлтый бланк радиограммы от тёщи: Свершилось!!!

И… розочка, искусно сделанная из папье-маше, как потом выяснилось, одним из матросов. Па-а-па-а-а-а! Ура-а-а-а!!! Хотели качать, но подбросить было некуда, подволок (потолок) в ЦПУ низкий. Вдоволь наобнимали, намяли длань мозолистую, радовались, как будто у каждого по дочке народилось. Надо ж, как достал всех.

Кто-то за меня сделал обход. Дед велел подписать чистый лист журнала, мол, сменщик сам заполнит, и под белы рученьки вывели молодого папашу из машины прям в столовую, прям в вахтенных шортах и сандалиях.

А там стол накрыт почти шикарный. Капитан с замполитом и весь остальной экипаж, свободный от вахт — все аки в праздник, самый что ни на есть государственный! После первых тостов шепнул артельщику, чтоб нёс по-скорому весь запас «тропического» вина, накопленный мной с начала рейса именно к этому случаю.

Я стал отцом. Взял и стал. Из меня каким-то чудесным образом произошла дочура, новый человечек.

Это был момент самого настоящего счастья, в котором жизнь окрасилась новыми, неизведанными красками, а я приобрёл новое ощущение себя в этом мире.

До Союза оставалось недели две. Море не любит прогнозов.

Чемоданы забиты супер-сосками, горшками, слюнявчиками, набором для холодной стерилизации детской посуды таблетками, кучами этих самых таблеток и посуды, диковинными погремушками, игрушками, ползунками, чепчиками, кофтёнками, стульчиком для кормления, похожим на космолёт. И всё голубого цвета. До последнего надеялся на пацана. Нашли мне в Антверпене магазин «Mothercare», где с удовольствием оставил двухмесячную зарплату, приобретая сии невиданные тогда в Союзе чудеса.

Пинеточки малюсенькие до окончания заплыва висели над изголовьем моей судовой лёжки. Навевали перед сном своим удивительным, милым, незнакомым видом предвкушение счастья и мечты о светлом отцовстве. И не было это сентиментальностью, и не посмеивались над этим заходившие иногда в каюту ребята.

От следующей вахты меня освободили, чтоб отошёл от празднества и подольше посчастливился, не окунаясь в рабочие будни. Ребята-механики разделили её между собой. После застолья, всё ещё пребывая под впечатлением момента поздравления в ЦПУ, той его вековой энергетики морского, мужского братства, решил запечатлеть для истории свою счастливую физию и куклёнка с розовой лентой. Попросил вахтенного сфоткать меня счастливого там, где начался новый отсчёт моей жизни. Глаза уже косят, но суть передана точно. Одно из лучших мгновений жизни моей.