Морские КОТики. Крысобои не писают в тапки!

— Хм… Что-то не видел, чтобы там водились мыши. Что у нас там, не припомню. Ах да, химикаты и взрррывоопасные вещества! То есть… — Жёлтые глаза Маршала округлились от ужаса — опытный солдат сразу понял: если в дудочке взрывчатка и если эта взрывчатка попадёт в раскалённый двигатель, то… Он бешено рванул к двери, но было поздно — дудочка с тихим хрустом исчезла в механизме, и через миг машинное отделение накрыла волна ужасного взрыва, в одно мгновение разорвавшего всё отделение ужасным грохотом. Судно дернулось и дало крен на один борт.

От взрывной волны коты разлетелись в разные стороны. Полыхнуло пламя. Всё заволокло дымом. Откуда-то сверху посыпались трубы, изрыгавшие пар, словно мифологические чудища. Заплясали языки пламени в лужах разлившегося дизельного топлива.

— Котики, ко мне! — крикнул Маршал, первым поднявшийся на ноги. — Пробиваемся к выходу!

— Бежим отсюда, пока не изжарились! — заверещала Лучиана.

— Куда? Мяу! — пробасил Элефант, безуспешно пытаясь открыть лбом высоченную дверь, заваленную тлеющими досками и трубами. Иллюминатор был закрыт на защёлку, а значит, даже если до него и допрыгнуть, то никак не открыть.

Коты с визгом и шипением носились в дыму и пламени, не находя выхода. Снаружи в заваленную дверь колотили «двуногие», тщетно пытаясь повернуть погнутый рычаг — похоже, его заклинило окончательно. Усатый машинист не мог ответить на крики — взрывом на него опрокинуло тяжелую трубу, и бедняга потерял сознание, даже не успев проснуться. В неразберихе Маршал поймал Ричи за загривок и промяукал ему прямо в мордочку, стараясь перекричать дикий шум, царивший в отсеке:

— Так кто же всё это сделал?! И зачем?! Отвечай, пёс морской тебя дери!

— Всё же было очевидно с самого начала! — Ричи закашлялся и потер нос лапкой. — У всех вас травмы после несчастной любви, у Лучианы — ненависть к актерам, и сначала я считал её основным подозреваемым. Но откуда тогда взялись стихи? И откуда эти безумные попытки утопить корабль? Я спросил у Афины про стихи, она сказала, что они ей не знакомы, но ритм и размер показались ей привычными, схожими с её любимыми греческими. Мой «двуногий» раньше увлекался поэзией, и я кое-что понимаю в стихотворных размерах, поэтому сразу догадался — это латинский гекзаметр!

— Что? Да какая разница! — нервно взвизгнул Элефант, в ужасе разглядывавший опалённую шерсть на собственном боку. — Какое дело сейчас до стишков, да ещё на каком-то игзаметре!

— Да это же самое важное! — взвился Ричи. — В истории уже был однажды случай, когда один «двуногий» сжёг Рим только для того, чтобы, глядя на пожарище, писать стихи в этом самом размере! А ведь этого и хотела Афина!

— Странный певец… — вдруг замер Элефант. — Вот про что она говорила… Уничтожить весь мир ради любви… А я…

— Но при чем тут Рим? — закашлялся Маршал.

— При том! Ты — француз, Элефант — немец, лучиана — из Румынии. А откуда Рон?

— Из Ирландии? — заморгала Лучиана.

— Британец! Глазго! — хором ответили Маршал и Элефант и тут же недоуменно переглянулись.

— То-то и оно, Рон это скрывал! Только промяукался мне насчет своего бывшего судна «Гарибальди», а про него я читал, что оно вышло из порта неподалеку от Рима!

— Зачем же это скрывать? — фыркнул Элефант. — Макаронники — не самая плохая нация…

— Это меня и насторожило, а потом всё сошлось! Отвергнутая, по его мнению, любовь артистки, которую можно вернуть только настоящей песней!

— Песней… — охнул здоровяк-немец.

— А настоящие песни можно писать, лишь когда рушится мир! Или Рим!

— Да, так она и говорила, — добавил Элефант.

— И вспомните, именно в Риме находилась та самая библиотека, в которой ловил мышей и попутно учил латинские стихи наш…

— Рон?!! — Маршал разжал когти, отпуская Ричи. Он словно окаменел, не в силах поверить в услышанное. — Где он, кстати? Только что был тут! НЕРОН! Его полное имя Нерон! Рон — это сокращение!

Словно в подтверждение его слов, сквозь шум пожара и истошные крики «двуногих» вдруг раздалось протяжное пение. Песня была одновременно гордой и строгой, но при этом наполненной какой-то величественной печалью. Коты подскочили к иллюминатору, чтобы взглянуть на поющего, и увидели знакомый силуэт с рваным ухом, чётко различимый на фоне зарева пожара.

Глава самая последняя, в которой котики прощаются

На «Агиа Елени» снова царила паника. Оглушительный взрыв, прозвучавший в машинном отделении, поставил на уши всех на судне. Капитан, в чьих волосах за этот рейс уже прибавилось седых прядей, прыгая через ступеньки, суетился на верхней палубе, по пути отдавая приказы об эвакуации. Рисковать было нельзя, совершенно ясно, что на судне орудует какой-то маньяк-террорист, пассажиров нужно срочно удалить на безопасное расстояние, а самим попытаться спасти корабль.