Читаем Морское братство полностью

— Колтаков, — позвал он старшину, уходя на шкафут. — Старые газетные вырезки у нас висят. Вы бы о действиях в море сделали подборку. С Кулешовым посоветуйтесь. Наблюдение, содержание машин, несение готовности… Понятно?

— Сделаем, товарищ командир. У нас толковый паренек есть для этого, из новеньких.

— Из новеньких? Ну, как они вообще, новенькие?

— Архангельские, конечно, лучше: на море не жалуются.

— Нет, насчет политики. Сознательный народ?

— А я ж говорю — одинаковые. Какая тут может быть разница?

— Ну, ну, присматриваться следует, — многозначительно сказал Бекренев, отпуская старшину.

Он прошел в пятую палубу к музыкантам. Но привлекавшие его звуки оборвались, внизу раздалась команда «Смирно», и Бекренев, поспешно сбежав по трапу, скомандовал «Вольно».

— Разрешите репетировать? — спросил радист и постучал палочкой, как заправский дирижер.

Музыканты подняли флейты, кларнеты и трубы. Радист взмахнул руками, нагнулся вперед и полуоткрыл рот. Всем кубриком подхватили:

Вот за валом седым, вот за валом крутымНовый вал накатился на бак.Говорит командир: «Там противника дым,Враг не выдержит наших атак».

В музыку, только что спокойную и грустную, ворвался тревожный высокий голос саксофона, залязгали под глухую дробь барабана медные тарелки.

Бекренев сидел в затемненном углу кубрика, но невольно приосанился, будто и в самом деле он с мостика видел дымы противника, приказал играть тревогу и готовиться к атаке. Он тихонько притоптывал ногой в такт оркестру, а беспокойная мысль вызывала воспоминания о чужаках на флоте. Да, еще в начале войны экипаж одного линкора требовал расстрелять труса, который в продолжение сорока часов почти непрерывного боя с самолетами прятался в нижних помещениях корабля.

«В сорок первом один был против тысячи… А теперь народ еще более проверенный, еще более закаленный. Чего же я, в самом деле, расстроился?» — облегченно подумал Бекренев. И про себя, в ритм шагая по трапу, запел:

Вот за валом седым, вот за валом крутым Новый вал накатился на бак…

Песня взбодрила его, потянула к деятельности. Он по-хозяйски проверил артиллерийские погреба, котельное, послушал работу дизеля и всюду, встречаясь с работающими и отдыхающими матросами, решал: нет, никто из этих молодых людей не может быть скрытым врагом. Он был в это время наивно убежден, что враг должен выделяться поведением и каким-то особым обликом.

Группа матросов за пирсом играла в волейбол и весело перебрасывала мяч через сетку. Бекренев сбежал по сходням мимо лихо вытянувшегося дежурного и вмешался в группу болельщиков.

Он стоял и завидовал беззаботному веселью. А в другое время он сам пустил бы мяч свечой или дал бы такой удар, что пришлось бы бежать за ним на осушку.

А впрочем, скоро он и в самом деле увлекся, стал поощрять ослабевшую сторону, а когда мяч оказался поблизости, ловко подпрыгнул, словно повис в воздухе, и сильным ударом послал мяч за сетку. Его удару зааплодировали,

— А ну, Алексей Иваныч, давай сразимся, я таким ударам завидую, — услышал он за собой голос Долганова.

Николай Ильич перебежал на другую сторону, на ходу сбрасывая реглан.

— Два очка вперед даю, — прихвастнул Бекренев и повторил свой прыжок, будто в воздухе имел невидимую точку опоры.

Но длинноногий и длиннорукий Николай Ильич отбил удар, и Бекренев увидел мяч уже на своей стороне. Он летел по косой, и достать его мог только Ковалев.

— Спасай! — азартно закричал Бекренев.

Командор ударил по мячу, и раздался гул пушечного выстрела. Но опять руки Николая Ильича оказались на линии полета и отбили мяч с такой стремительностью, что два игрока, бросившиеся наперехват, столкнулись и шлепнулись на пыльную землю.

Не кончалась бы игра! Происшествие еще тяжелее было вспомнить, когда Бекренев пошел с Долгановым на корабль, и мимо них проскочили вперед оживленные участники игры.

— Полегче, полегче! — крикнул он сердито, потому что не знал, с чего начать, и отбросил уже десяток неудавшихся вступлений.

— Значит, завтра будете готовы выйти на мерную милю? — спросил Долганов и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Это хорошо. Мы на днях всем дивизионом отработаем совместно артиллерийскую стрельбу. Вы людей держите на корабле, Алексей Иванович. Послезавтра с полуночи переходите на часовую готовность.

— С гауптвахты придется своих забрать, — сказал Бекренев, почти радуясь, что распоряжение командира дивизиона наводит на трудную тему и сейчас, конечно, комдив спросит, кто и за что на гауптвахте, а отсюда будет легко перейти к рассказу о случившемся.

Но Николай Ильич подтвердил только, что придется забрать наказанных, и начал объяснять, как задумал стрельбу. Бекренев так и не сумел по пути начать неприятный доклад.

2

Узнав подробности происшествия и принятый Бекреневым план, Николай Ильич решил, что нужно также собрать и коммунистов корабля.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары