Читаем Морское братство полностью

— Для нас эта история — сигнал, что непосредственные начальники, младшие офицеры и старшины плохо знают свой личный состав. Надо предупредить коммунистов? Надо. О формах работы с молодыми надо говорить коммунистам? Надо.

В кают-компании «Упорного» было тесно, и многим пришлось стоять. Конечно, комдиву было приготовлено место рядом с председателем и докладчиком, но Николай Ильич предпочел поместиться на широком подлокотнике кресла у шахматного столика. Здесь он был в гуще рядовых участников собрания и мог свободнее наблюдать. Соседями его оказались лейтенант Кулешов, старшина первой статьи Колтаков, штурманские электрики и рулевые. В первой боевой части все были партийными, и «штурманские» держались с некоторым самодовольством, будто происшествие их не касалось.

Когда Кулешов, поддержанный своими подчиненными, что-то подобное высказал Долганову, он пригрозил:

— Вот я ваших людей возьму и распишу по другим кораблям, чтобы чванства не было. Хороши коммунисты, которые не работают с беспартийными потому только, что не имеют их в прямом подчинении! А честь корабля тоже вас не касается?

— Не надо, товарищ капитан второго ранга, — взмолился Кулешов. — Слово даю, сегодня же переговорю с парторгом о нагрузке.

В начале войны штурман перед практическими задачами терялся. Училище его вооружило знанием классических способов определения места корабля, а в войне этих знаний оказалось недостаточно. Теперь Кулешов стал дельным офицером, но сколько труда потребовалось, чтобы воспитать в нем навыки к самостоятельности, укрепить волю. Долганов заставлял штурмана работать с одографом. Кулешов утверждал, что прибор на циркуляции отстает от курса и вообще бесполезен, «снять его надо». А потом не только приучился, но и предложил такой способ, который сделал одограф отличным контролером при разборе боевых эволюции.

Да, на штурмана можно положиться. Можно положиться здесь на многих, потому что пережитое с ними говорит об их настойчивости и смелости. Вот мичман Кийко. Он скромно стоит в дверях, в привычной готовности выскочить первым, если на корабле что-нибудь случится. У Кийко курсант Долганов получал первые навыки моряка. На учебной шхуне во время шторма скис мотор, сорвало паруса, якорная цепь лопнула, и шхуну понесло на скалы. Кийко приказал надеть спасательные пояса и плыть к берегу. А Долганову было страшно расстаться с палубой — островком спасения — и броситься в бушующее море. И Кийко сказал, вероятно заметив его страх:

— Первый раз всегда страшно. Ничего — ветер попутный, волна поможет.

Сколько офицеров и матросов с благодарностью вспоминают морского учителя — боцмана Кийко!

А гордость артиллеристов — Ковалев? Кто поверит, что этот Ковалев раньше стеснялся приказывать, на приборке швабрил палубу, сам чистил замок орудия, в то время как его подчиненные стояли без дела. Быстро растут люди.

Рыженьким востроносым лейтенантом Сидориным не нахвалится сейчас Бекренев, а ведь он еще недавно на курсе к якорной стоянке, при встречном ветре, не знал, как брать пеленг, чтобы определить возможный снос корабля.

Собрание еще не начиналось, и Долганов продолжал здороваться со старыми сослуживцами.

— Привет изобретателю! Над чем работаете, Балыкин? — спросил он вошедшего командира отделения котельных машинистов.

Старшина Балыкин давно привлекал внимание Долганова. В одном из походов вышла из строя крылатка вентилятора, обслуживающего котел. А время было такое, что тыловой завод не мог скоро прислать новую крылатку. Тогда Балыкин дерзко решил сделать крылатку на корабле. Вместе с инженер-механиком Долганов с удивлением рассматривал чертеж и расчеты, принесенные Балыкиным. Им было предусмотрено все — придуман пресс для штамповки лопастей, разработан метод кузнечных работ в топке вспомогательного котла, рассчитано, как уравновесить лопасти. Крылатку Балыкина проверили в длительном шторме — она работала с полным напряжением и перекрыла заводские нормы.

Балыкин смущенно улыбнулся:

— Некогда изобретать. Водогрейные трубки текут. Их надо бы из металла другого качества ставить.

И начал высказывать Николаю Ильичу свои соображения, входя в технические детали и разбирая сорта стали с осведомленностью металлурга.

«Ну, разве таких людей можно смутить идиотской выходкой какого-то негодяя?» — думал Долганов, пока избирали руководителей собрания и оглашали повестку дня.

Доклад заместителя командира можно было бы назвать хорошим, потому что в нем о значении бдительности было сказано все, что следует говорить. Но докладчик не указал, что следует делать сейчас на корабле, чтобы за словами о бдительности пошли дела. Чувствовалось, что заместитель поверхностно знает корабль и специальные службы. Не может примерами иллюстрировать общие положения. Собрание заскучало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары