Читаем Морское братство полностью

Инцидент стал известен на дивизионе, потому что Неделяев откровенно рассказал о случившемся Николаю Ильичу. Но корабли проводили очередной конвой, а когда вернулись, командование уже должно было считаться с жалобой, принесенной англичанами. Начальник политотдела получил приказание вразумить Неделяева. Это означало, что Неделяев должен принести извинение иностранцам. И тут Ручьев, информированный начальником политотдела, увидел случай для удара по Долганову.

Он не выдвигал Долганова в командиры дивизиона. Он считал, что Долганов, хотя в отчете о потоплении немецкой лодки и не упомянул о приказании Ручьева прекратить преследование, сделал так с целью какого-то сложного подвоха, резервировал оружие против него. И наконец он просто боялся, что Долганов является в глазах командующего кандидатом на его, Ручьева, место. Уж слишком часто при его докладах начальство спрашивало, как думает Долганов, не выполнит ли задачу Долганов.

— Ну вот, — сказал он начальнику политотдела, — плоды работы Долганова. Неделяев — его рупор. Он поощряет все выходки Неделяева. Вообще в дивизионе развал. Уж не говорю о потере бдительности… о диверсии… Концов Долганов не нашел. У меня еще куча замечаний флагманских специалистов. Дивизион отстает по боевой подготовке, хоть садись на корабли со всем штабом и нянчи.

«Куча замечаний» относилась в основном к тому времени, когда Долганов еще не принял дивизиона, и отвечать за эти неполадки следовало самому Ручьеву, но Ручьев вовсе не хотел считаться с датами.

Начальник политотдела сказал, перелистывая свою записную книжку:

— Есть грешки за Долгановым. Он на «Уверенном» все темы политзанятий недавно переделал и тоже не представил. А впрочем, может, по неопытности. Молод и горячится. Я пойду на корабли дивизиона, укажу.

— Нет, погоди, — перебил Ручьев, — мы разве няньки? Я лучше вызову его и проберу, а ты поглубже копни по своему хозяйству.

Получив срочный вызов, Николай Ильич сразу отправился на флагманский корабль.

— Ужинали, командир? Отлично, прошу садиться. Вы давно не были, — быстро говорил Ручьев, с преувеличенной любезностью предлагая кресло, а глаза его упорно смотрели в сторону, и он озабоченно листал папку с бумагами.

— Вчера докладывал начальнику штаба, товарищ капитан первого ранга, о готовности кораблей к походу, — сказал Долганов. — «Упорный» на мерной миле показал нормальную скорость. Занимался преимущественно «Умным», и дело там выправляется.

— Выправляется? С чего вы взяли, что выправляется? Дебош в военном порту, а вы говорите — выправляется.

— Старое дело, товарищ капитан первого ранга.

— Ничуть не старое. Может быть, и вредительское выступление на вашем «Упорном» тоже старое?

Николай Ильич понял, что вызван для «раздрая», и выжидательно промолчал.

— Вы там миноносцы проектируете, тактические принципы разрабатываете — все в масштабах!.. А мне работа ваша нужна по-все-днев-на-я, чтобы офицеры рядовыми занимались и старшинами. И чтобы вы ваших дружков-командиров не покрывали. Один пьянствует, позорит флот перед иностранцами, другой только на жену глядит, а корабли беспризорные, именно бес-при-зор-ные-е!

Долганов мог возразить на каждое обвинение, но знал, что его начальник взвинчивает себя: надо потерпеть, пока он выговорится.

А Ручьева еще больше раздражало сдержанное спокойствие Долганова.

— Вы планы политработы меняете! Что — командиром отдельного соединения себя вообразили? Неделяева списать за историю с англичанами надо, а вы его корреспонденту «Красного Флота» расхвалили.

Долганов перевел глаза на раскрасневшееся лицо Ручьева и сказал:

— Неделяева надо и бить и поощрять. В статье, по-моему, правильно отмечены слабые и сильные стороны Неделяева.

— В печати других офицеров надо показывать.

— Почему же, если пример Неделяева поучителен?

Ручьев движением руки остановил Долганова.

— Вам кажется, что вы все знаете, командир дивизиона. Вам кажется… О Неделяеве у меня составилось определенное мнение, и я доложу его командующему.

— Тогда прошу разрешения написать свои соображения о Неделяеве и доложить мое особое мнение командующему, — сквозь стиснутые зубы медленно проговорил Долганов.

Ручьев забарабанил по столу и выразительно хмыкнул:

— Пишите, но я не обещаю вам…

Николай Ильич поднялся и словно отрапортовал:

— Я официально прошу, товарищ капитан первого ранга, довести мое мнение до командующего флотом.

Ручьев помолчал, закуривая папиросу, бросил портсигар.

— Кстати, напишите ваши объяснения о вредительском выступлении на «Упорном».

Долганов вспыхнул.

— Такая формулировка марает честь корабля. О трусливой вылазке скрывающегося негодяя и об отношении к ней личного состава «Упорного» я напишу.

— Вы решительно ни с чем сегодня не хотите согласиться, товарищ Долганов?

— С чем прикажете согласиться, товарищ капитан первого ранга? Что я только дома время провожу? Вы этого не повторите сами. Что я академическими вопросами занимаюсь? На сей счет есть оценка адмирала и Главного штаба.

— Значит, я к вам несправедлив. Так, что ли?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары