Морской почерк

– Лодку чувствую… Лодка начала всплывать! Дифферент – пять градусов на корму.

Руку Хутабы свело и он не может ее разжать. Рулевому помогают боцман и командир.

– Хутаба, миленький, все хорошо, – говорит кэп. – Отпусти руку. Ты справился, сынок.

Наконец рулевой разжал пальцы и уступил управление кораблем.

Ожил и стал работать глубиномер.

– Глубина пятьсот метров! Дифферент – пять градусов на корму! Всплываем, – доложил невозмутимый боцман.

– Есть, – ответил командир. В его голосе снова металл. – Всплывать на глубину сто девяносто семь метров с дифферентом два градуса… Осмотреться в отсеках.

Боцман и механик повторили команды.

У Хутабы несчастный вид.

– Товарищ командир, – начал старший матрос, поймав на себе взгляд кэпа.

– Ничего, Хутаба. Бывает… Встань сюда. Рулевой встал на указанное место. Командир провёл молниеносный прямой удар в челюсть. Хутаба упал в кресло. Нокаут.

Дали отбой аварийной тревоги.

– Глубина сто девяносто семь метров. Дифферент – ноль градусов, – доложил боцман.

– Так держать, – приказал командир.

– Есть так держать!

– Минёр, принимай вахту!

– Есть принять вахту!

В отсеках осмотрелись и доложили в центральный пост. Минёр объявил по корабельной трансляции:

– Готовность номер два подводная. Третьей боевой смене заступить.

С пульта управления главной энергетической установкой спросили:

– Центральный! Кто это нас только что чуть не угробил?

– Хутаба.

– Он меня слышит?

– Уже да.

– Ты, Хутаба, хороший человек. Вот и не обижайся на нас.

Я подошел к переговорному устройству.

– Товарищ командир, разрешите, – кивнул я на “каштан”. Тот молча согласился.

Я включил циркулярную связь.

– Внимание, экипаж! Говорит штурман. Прошу Хутабу не калечить. С него уже довольно.

И отключил “каштан”.

Маневр проверки отсутствия слежения мы выполнили точно в соответствии с моими расчётами, только со сдвигом во времени. В вахтенном журнале минёр сделал записи: “В… часов… минут начата проверка отсутствия слежения"; “В… часов… минут окончена проверка отсутствия слежения. Слежения за кораблем не обнаружено”.

… В конце вахты мой “руль” заглянул в штурманскую рубку. Он охал, держась за ребра. На лице свежело несколько синяков и ссадин.

– Спасибо, товарищ командир, за то, что заступились.

Хутаба сам прошел по лодке с первого по десятый отсек, прося у экипажа прощения. Люди поняли кающуюся душу и отпустили рулевому грех.

– Слава Богу, Хутаба, что всё обошлось! Слава Богу!

Перед вечерним чаем в штурманскую рубку заглянул офицер особого отдела комитета государственной безопасности. В рубке, кроме нас, никого не было.

– Где мы, штурман? – поинтересовался особист.

Я показал место корабля на карте. Он наклонился над ней и тихонечко сказал мне:

– Знаешь, мир не без добрых людей. Один патриот утверждает, что ты вместо конспектов первоисточников пишешь дневник. Тебе, конечно, известно, что, согласно Корабельному Уставу, ведение дневников на подводных лодках запрещено.

– Знаю. Поэтому я Устава не нарушаю и дневников не веду.

– Вот и ладненько. Докладывать о принятых мерах, как ты понимаешь, мне придётся. Доложу, что произвел проверку лично, но сигнал не подтвердился… Тем более, что командир распорядился готовить наградные документы на Веселова, Шаглаева и на тебя.

Особист тихонечко исчез. Через пару минут пришел сытый штурманёнок Юра Коновалов, которому я с удовольствием сдал вахту.

Игорь Смирнов

Игорь Александрович Смирнов (1923–2009) Доктор технических наук, профессор, капитан 1 ранга в отставке. Поэт, историк, публицист, учёный. Написал Историю Амурской флотилии. Историю Тихоокеанского флота “Русские военные моряки на Тихом океане” и Сборник избранных историко-биографических статей – посмертные издание. Изданы поэтические сборники: “Камни”, “Бытие”, “Паруса” и другие. Самой главной своей книгой считал “Судьбу репрессированного. В письмах жене” о своём отце – уникальный документ, ставший чуть ли не основой музея в Таре, где погиб А.Н.Смирнов – выдающийся ботаник, последователь Н.И.Вавилова.