Морской волк

На фок- и грот-мачтах паруса были прямые, в черную и зеленую горизонтальную полосу и с красным крестом посередине. На бизань-мачте небольшой латинский парус, зелено-красный. Ни марселей, ни блинда. Сидел хулк не глубоко, поэтому двигался быстрее остальных. Обычно у английских и голландских судов днище делают максимально плоским, чтобы осадка была меньше, ведь отмелей здесь много, а скорость больше, и во время отлива устойчиво лежали на грунте.

Дистанция сократилась до двух кабельтовых, и я приказал:

— Батарея правого борта, огонь!

Фок снесло к чертовой матери, лишь его обрывки затрепетали на рее, а грот справа от креста порвало на ленты, а слева заимел большую дыру. Красный крест, как ни странно, почти не пострадал. Представляю, как сейчас возликовали верующие. Бизань обзавелась несколькими дырами, которые расползлись по вертикали. Хулк сразу потерял скорость и будто присел. С него выстрелили из фальконета каменным ядром, которое пролетело у нас по корме. С большой марсовой площадки трое лучников пустили в нас стрелы. Две воткнулись в фальшборт, а третья — в корпус ниже привального бруса. Больше они стрелять не стали, потому что расстояние между судами начало увеличиваться.

Каракка выстрелила первой. Большое каменное ядро, выпущенное из бомбарды, установленной на форкастле, зацепило косой парус на бизань-мачте и оборвало гика-шкот, из-за чего гик развернулся, и парус заполоскал. Наш залп оставил ее без парусов на фок-мачте и главного паруса на грот мачте. Марсель на грот-мачте хотя и обзавелся дырой почти в центре, но еще держался.

Второй хулк, который шел справа от каракки и позади нее, поменял курс влево, чтобы спрятаться за ее бортом. Я не стал ее преследовать и подставляться под бортовой залп каракки. Мы сделали поворот фордевинд и легли на обратный курс, немного скорректировав его, чтобы пройти по носу обстрелянных судов.

— Орудия левого борта, зарядить картечью! — отдал я приказ.

Форкастель каракки мы обстреляли до того, как подрезали ей нос и оказались в зоне поражения бомбарды. Может быть, внесла свой вклад картечь, а может, вражеские комендоры не успели перезарядить ее, но ответного выстрела не последовало. Только единственный уцелевший на марсельной площадке лучник успел выпустить несколько стрел и ранить одного аркебузира, пока не получил пулю в живот. Выронив лук и прижав к ране обе руки, он присел и закачался вперед-назад, будто убаюкивал боль.

Второй залп картечью мы произвели по хулку. На нем суетились матросы, пытаясь поставить запасные паруса. Видимо, решили, что мы не успеем перезарядить пушки, или необстрелянные еще, поэтому не спрятались при нашем приближении. Картечный залп скосил всех, кто был на форкастле и главной палубе. В голову одного матроса попало, видимо, сразу две или три картечины, потому что она разлетелась на куски.

Мы сделали еще один поворот фордевинд и по второму разу прошлись мимо двух вражеских кораблей. Третий — меньший хулк — стремительно удалялся на юго-юго-запад, передумав сражаться с нами. Заряд картечи с дистанции метров восемьдесят покрыл оспинами корпус большего хулка. Никакого движения на нем я не заметил. Там наверняка были живые, но воевать они передумали. Зато на каракке еще не сдались. Мы врезали в нее два залпа картечи, пока на форкастле не замахали куском паруса, сообщая, что больше ничего не хотят. Лорен Алюэль отправился на каракку с абордажной партией.

Слабо им пока что воевать со мной. Они никак не научатся пользоваться преимуществом артиллерии. Воюют по старинке: залп — и на абордаж. Впрочем, с их пушками и порохом делать ставку на артиллерийский залп, действительно, рановато. Хотя и абордаж уже не спасает их. Быстро маневрировать неуклюжие, широкие корабли тоже не умеют. Может быть, научатся, глядя, как я разделываюсь с ними. Сильный враг — самый лучший учитель.

Минут через двадцать шлюпка каракки привезла капитана — коренастого мужчину лет двадцати трех, с узким, недавно выбритым лицом, голубоглазого и розовощекого, с белыми и тонкими руками с золотыми перстнями на безымянных пальцах: на правом — печатка, на левом — с янтарем. На капитане была темно-серая шляпа с низкой тульей и короткими полями, украшенная фазаньим пером, темно-синий дублет длиной до середины бедер, с высоким воротником, подбитой грудью, вертикальным разрезом спереди посередине, зашнурованным красным шнурком, и по три горизонтальных на плечах, узкой талией и рукавами. В разрезы проглядывала белая рубаха из тонкого полотна. На ремне с золотой или позолоченной прямоугольной бляхой с барельефом в виде скачущей лошади висел в кожаных ножнах длинный нож с рукояткой из оленьего рога. Ноги обтянуты чулками в сине-белую горизонтальную полоску и обуты в тупоносые черные башмаки. Так понимаю, переоделся после боя. Видимо, решил, что его пригласили на бокал вина.

— Генри Уилкинс, эсквайр, — представился он.

— Александр Гюлленстьерне, — назвал я свое датское имя и добавил иронично: — рыцарь.