Москаль

– Да, да, я помню. Вы снимали этаж у какого-то большого патриота, а он вас выгнал.

– Этот патриот, наоборот, нас терпел, а мы его обманывали, мы не платили аренду полгода, у нас казаки были в начальниках, вешали ему лапшу, мол, мы свои, развернемся, и уж тогда… а когда…

– Да плевать я хотел на это, терпеливы не только патриоты, и опять-таки не в этом дело. Я про то, что вы там издавали.

Кривоплясов опять остановился.

– Да, издавали.

– Согласись, и не обижайся, издавали вы странную литературу.

Кривоплясов продолжал стоять, сопротивляясь попыткам друга увлечь его дальше по кремнистой тропе.

– Чем же странную? Русскую.

– Ну, кого вы там издавали, ты мне называл…

– Шукшина мы издавали, Шергина, Шишкова…

– А кого-нибудь не на «ш»?

– Ты сегодня ко всем буквам будешь придираться?

– Не злись, я про другое. Я думаю ведь о многом.

– Догадываюсь.

– Я и догадываюсь о многом, скоро расскажу, обхохочешься. Так вот о моих думах-догадках, Костя. Я придумал название для всего того шершавого чтива, что ты выпускал в свет, обманывая патриотического мецената. Это племенная литература.

– Племенная? Как это? На развод?

Дир Сергеевич остановился и сильно, со злостью помотал головой.

– Не остри, тебе не идет. Племенная, значит – литература русских как племени. Шукшин – отличный мужик, талантище, но все же племенной писатель. Про Шергина с Шишковым даже тебе ничего не надо объяснять. Есть фигуры и покрупнее – Мельников-Печерский, Лесков, улавливаешь?

Кривоплясов неприязненно молчал.

– У каждого народа есть толпа таких племенных авторов. Больше всего у поляков. Все эти Жеромские, Тетмайеры, Ожешки, Реймонты, нобилиат, кстати, и у хохлов: Стельмах, Загребельный, Иван Франко, Украинка Леся, Панч, только не журнал, а Петро Панч. Они есть везде, у всякого народа. У всякого племени есть певцы, у каждого племени есть набор комплексов, страхов и упований, и они примерно одинаковы у любого племени. Вся тайна в том, почему Шекспиры и Шолоховы, к примеру, это не только племенная, но и мировая литература?! Загогулина!

– Ты мне лекцию читаешь, Митя?

– А хотя бы и. Прежде чем обижаться, старайся понять.

2

Елагин закончил читать. Автоматически сложил письмо по сгибу, попробовал засунуть в конверт, оно зацепилось краем и не пошло. Майор отдал его так в потные пальцы Рыбака.

– Ну? – спросил тот, в свою очередь пытаясь владить лист в конверт.

– Кто его тебе дал?

– Дочка. Дочка этой бабки Янины Ивановны Гирнык. Регина Станиславовна.

– Нет тут какой-нибудь… Короче, не выдумка? Не подлог какой-нибудь?

Рыбак медленно пожал плечами, словно ими и думал в этот момент.

– А на кой ей подлагать?

Елагин встал и опять сел.

– Значит, правда. Хотя, слишком как-то. – Он повернулся к Патолину. – Ты ведь тоже ездил? Как она тебе? И почему сразу не отдала, еще в твой приезд?

Игорь вытер ладони о бока своего комбинезона.

– Старуха еще была жива. Они, конечно, хотели отмыть память своего, кто он там им? Да и я тогда в этом направлении не копал. Для меня было главным – установить, чей ребенок Дир Сергеевич. От офицера советской армии Мозгалева, или все же от любовника Клавдии Владимировны, этого хохла, который вилами заколол капитана. Я выяснил, что не от него, ну, вы помните, там было несовпадение по срокам. Мы решили, что вдова нагуляла второго сына уже в Челябинске, или где там.

Патолин продолжал вытирать руки. Кастуев, все это время нехорошо облизывавшийся, тоже вступил в разговор.

– Что-то я не верю.

– Во что ты не веришь, Юрко? – спросил со смешком Роман Миронович.

Кастуев даже не посмотрел на него.

– Не верится, вот и не верю. Представьте, Западная Украина, крохотный городишко, все всех знают, есть четыре друга, к одному из них неровно дышит жена москальского офицера. Офицер идет разбираться с парубком, его закалывают вилами на пустыре за мельницей. Парубка тут же арестовывают и судят. И осуждают.

– Ну?

– Да, Александр Иваныч, не верится мне, что после этого трое друзей не зарываются в землю, не сидят ниже травы, а начинают по очереди навещать несчастную вдову и вступать с ней в активную половую связь. Было там изнасилование, или нет? Наша западенская бабушка утверждает, что ничего такого не было, что она чуть ли не сама им намекнула – заваливайте, хлопцы. Клиника какая-то.

Патолин не согласился.

– Почему клиника? На изнасилование парни не решились бы. В той обстановке. Сама! Извращенное чувство вины. Если, как утверждает западенская бабушка, Клавдия Владимировна сама добивалась этого осужденного, то мужа, значит, не любила, и себя считала виновницей всего, что произошло.

Кастуев, в свою очередь, тоже не согласился.

– Странный способ возмещения убытков.

– В жизни, хлопцы, и такое бывает, – высказался и Рыбак. Елагин повернулся к нему.

– А нам ты зачем это показал? Нам это зачем знать?

– Одному это знать тяжело. А ему я отдать один не могу. Что хотите со мной выполняйте, не могу.

Кастуев снял с пояса флягу и крупно отпил из нее.

– Так что же это, получается, что Дир Сереевич у нас хохол!

3