Москаль

– Даже ехать. Возьми отпуск Роман Миронович. От души советую. И премию возьми. Старался ведь, знаю. Посети замечательные места своей малой родины Украйны.

Рыбак даже зажмурился от злой обиды. А главный редактор не хотел его задеть намеком, мол, ты будешь отдыхать там, где, мучается мой брат Аскольдушка. Он всего лишь хотел сделать приятное Наташе. Но Роман Миронович понял сказанное именно в первом смысле. Пока его как украинца подозревали в предательстве другие чины «Стройинжиниринга», он терпел, опираясь на доверие шефа. Теперь же все вот как оборачивается! И он кое-что затаил в сердце.

Если женщина хочет соблазнить мужчину, ей всего лишь нужно сесть рядом и не открывать рта. К такому выводу пришел Дир Сергеевич на опыте общения с Наташей. Все же удивительно КАК она умеет молчать. Даже в те самые, интимные моменты. Только однажды, когда подхваченный особенно сильной медикаментозной волной редактор решил уйти от стандартного типа их постельного потения и вывернуть на тропку эротического творчества, Наташа вдруг осторожно спросила его: «Чаго вы хочаце?» Это его отрезвило, но не расстроило. Что в ней сработало, природная диканьковская стыдливость или обычная бабья лень? Насчет стыдливости Дир Сергеевич не слишком обольщался. Ему приходилось общаться в разные годы своей многообразной жизни с провинциальными барышнями. И он давно понял, что отсталость есть вещь весьма относительная. Сколько раз ему приходилось констатировать, что в навещаемом им городке интернета еще нет, а минет уже есть.

– Мы сейчас едем, – сказал он Наташе, в общем, и так не проявлявшей признаков нетерпения. – Я только закончу одну заметку.

Закончил и прочитал задумчивой подруге. Автор и муза. В заметке речь шла об одном высоколобом физическом конгрессе времен еще полнокровного СССР. На трибуне царствует Нобелевский лауреат Поль Дирак, а в президиуме дурачится академик Ландау. Чуть ли не после каждой фразы выступающего он вставляет: «Дирак – дурак!» Ученый гость, закончив доклад, идет к своему месту и, минуя сидящего остряка, вдруг говорит довольно громко: «Ландау – даун».

– Замечательная история, правда? – сияя от творческого восторга, поинтересовался Дир Сергеевич. И услышал в ответ только одно – «шо?» И сделался окончательно счастлив. Тут надо пояснить. Дело в том, что Дир Сергеевич считал, что человек настолько свободен, насколько свободен его язык. И ему было неприятно сознавать, что Наташа держит себя в клетке искусственных речевых ограничений. Боится открыть свою словесную первозданность. Она у нее прорывается только тогда, когда это необходимо для немедленного боя. В остальное же время, она в веригах дурацких запретов ею самою на себя наложенных. Хочет выглядеть выигрышнее, отказываясь от речевых черт натуры. Он несколько раз мягко ей намекал, что не надо так, откройся, разоблачись. И вот почему он так обрадовался этому первому «шо». Проступание подлинности сквозь унылую маску ложной пристойности. Хохлушки, как ему представлялось, должны все время сыпать этим шелестящим вопросом, по всякому поводу и на всякий случай. Теперь и в Наташе проклюнулась драгоценная хохлушечность, естество. Он, правда, надеялся, что это случится в постели, и надеялся услышать в один из пиковых моментов, что-то вроде «Ой, мамо, рятуйте!!!» Что ж, получилось не совсем так, как желалось, но важно, что первая лаштувка взмыла.

Улыбающийся Дир Сергеевич встал с кресла. Застегнул пиджак и торжественно сказал:

– Едем смотреть квартиру!

5