Москаль

– Закрыли финансирование, вот все и разбежались, – поторопился высказать слишком рационалистическую точку зрения Кастуев. Ученый бросил в его сторону мудрый и иронический взгляд.

На другом конце лагеря, сразу за провисшей колючкой, были обнаружены два куска какого-то строительного остова, сложенного из плохо обтесанных камней.

– Видите! – многозначительно сказал Кляев.

– Ну? – Спутники вопросительно на него поглядели.

– Еще до этой советской метеостанции и автобазы здесь было поселение. И я уверен, если бы мы немножко, всего чуть, поработали археологами, мы отыскали бы здесь целый слоеный пирог из поселений разного времени.

– Ну и что?

– Люди селились здесь всегда, ибо место очень удобное, так и напрашивается для того, что бы тут обосноваться. Но если не умеешь пользоваться невидимой геометрией мировых энергетических влияний, то любая попытка укоренения обречена на провал.

Сообразительный Кастуев тут же поспешил использовать речевую ситуацию в своих целях. Похвалил глубокомыслие ученого и напомнил, что кроме высших, энергетических сил есть еще и силы земные, административные, тоже требующие уважения. В данном случае глава местной районной управы, или как эта должность здесь называется. И завтра надо не начинать думать об этом, а сразу же завтра и ехать.

– Иначе мы, как и все остальные, кто тут был, не удержимся.

Кляев поморщился, ему не понравилось, что его поймали в логическую ловушку, и ему еще сильнее стало жаль денег, от которых придется отказаться в пользу какого-то невежественного местного дикаря.

– Все равно не отстанете. Едем.

Ставка «хозяина» Памира располагалась в поселении, при взгляде на которое, тут же возникало в сознании слово – кишлак. Никак по-другому обозначить это скопище разнокалиберных, в беспорядке расположенных, непонятно из чего построенных домиков было нельзя. Через кишлак на большой скорости пролетал вниз к реке Элевент, ледяной горный ручей. Он истерически искрился на солнце от собственной холодности. Четыре карагача склонили над ним шершавые туловища, расставив в стороны голые ветви – осень. У одного из старинных деревьев грелся на солнышке джип «мицубиси», рядом с ним спал на корточках босой человек с автоматом. Эта картина служила иллюстрацией к рассуждению Кастуева о том, что в этих горах помимо культуры традиционной, памирской, есть еще и две субкультуры. «Калашников» – калче и «паджеро» – калче. Своими познаниями Кастуев делился по дороге от лагеря экспедиции к становищу «хозяина».

Водитель гостевого «джипа» припарковался рядом с хозяйским.

– Наверно, у них здесь биржа автомобилей, – пошутил себе под нос Кривоплясов – единственные слова, произнесенные им за все время путешествия. Но на них вдруг отреагировал водитель. Он повернулся к пассажирам и что-то сказал громко и непонятно. Впрочем, все было понятно – выметайтесь!

Выбрались, разминая члены и оглядываясь. Из проулка между двумя низенькими «саклями» вышли две огромные собаки и остановились, вдумчиво глядя на гостей. Порыв ветерка донес запах какой-то кулинарной гари из-за домов. Из того же проулка появился пятилетний, примерно, мальчик с голым загорелым животом. Он встал между псами, небрежно опершись на их загривки, как будто был с ними в приятелях. Собаки по очереди зевнули.

– Шли, – сказал водитель «джипа», захлопнув дверь и пискнув противоугонной сигнализацией.

«Хозяин» встретил гостей во дворе своего дома. Здесь была приятная тень, создаваемая кронами двух приземистых, разлапистых чинар. В самом уютном углу был низенький деревянный настил, покрытый несколькими слоями одеял. «Хозяин» полулежал на потертых подушках, на нем были лишь шорты и тюбетейка. И пустая пиала в руке. В глубине двора под жестяным навесом дымились мангал и казан, возле них роилась какая-то человеческая жизнь.

Было предложено садиться. Гости устроились кое-как на пятнисто нагретых солнцем, странно пахнущих одеялах, свесив башмаки с настила.

«Хозяин» улыбался спокойно, приветливо, даже можно сказать, обаятельно. Большой, загорелый мужчина, с правильными чертами свежего, бритого лица, великолепными, сверкающими подлинным, не стоматологическим здоровьем зубами. Но еще лучше зубов были глаза. Очень темные зрачки, очень яркие белки. Уверенность и добродушие излучал человек, велевший называть себя «Рустем».

Он собственноручно налил всем чаю в сияющие горной чистотой пиалы.

Кастуев первый попробовал и сразу же начал восторгаться, ах, какой чай, ах какая вода!

Рустем смотрел на него, широко улыбаясь. То ли ему было смешно, то ли приятно.

Из дома во двор вышел высокий, худой мужчина, в пятнистой униформе, с мелкокудрявой бородой и жидкой, сладкой улыбкой на бледных губах. Он непонятно поприветствовал гостей, чуть поклонился Рустему и тоже присел на нагретый край одеяла. Естественно было ожидать, что «хозяин» представит его, явно ведь – приближенный. Но улыбчивый Рустем произнес пару едва слышимых звуков, и пятнистый тут же начал улыбаться еще сахарнее и стал сползать с настила. Стало понятно, что чаю ему не дадут.

Исчез в доме.