Москаль

Дир Сергеевич погрозил Елагину пальцем.

– Нет, я не такой валенок и неврастеник, как многим думается, дуракам. Я историк. Даже больше тебе скажу – историософ. Я. Знаешь, что такое историософия? Это тебе не антропософия.

Майор кивнул, ибо почему бы и не кивнуть.

«Наследник» задумался, массируя все еще непривычно голый подбородок.

– Ты знаешь, Саша, пока Аскольд трудился, рос: боец стройотряда, инструктор райкома комсомола, секретарь райкома комсомола, кооператор, бизнесмен, миллионер, да, я же тебе уже… так вот, я в это время мыслил. Он практик и доказал, что он хороший практик. Настоящий деловой, дельный, сдельный ум. А я, понимаешь, историософ. Но поверь, это не только болтовня. Кое-что из понятого, я отобразил на бумаге. Помнишь, я читал тебе статью о матриархате и патриархате?

– Помню.

– Ты удивишься, но это не единственная моя статья.

– Я догадывался.

– Да-а? Ну, тогда для тебя не станет сюрпризом, то, что я сейчас сделаю. А я прочту тебе еще одну статью. Или даже две.

Дир Сергеевич навалился грудью на стол, продвинувшись максимально в сторону слушателя.

– Понимаешь, Саша, мне бы очень хотелось, чтобы ты понял – я серьезный человек.

– Я…

– Молчи. Ты еще не слушал статью. Ты еще не можешь судить. В тебе говорит вежливость, а мне на нее плевать.

Дир Сергеевич полез в ящик стола, достал из него стопочку тонких рукописей, старинных, машинописных, скрепленных архаичной гнутой скрепкой.

– Я это не вчера написал, Саша. Видишь, скрепка даже заржавела, видишь след на бумаге. О чем это говорит? О том, что работа выполнена целый ряд лет назад. А это, в свою очередь, о чем говорит?

– О чем?

– Не хами. Это, в свою очередь, говорит о том, что идея статьи возникла у меня давно, и если я до сих пор решаюсь читать все это, значит, мысль выстраданная, из нутра, и от времени не испортилась.

– Я понимаю.

– Надеюсь, Саша. Плод моих размышлений. Колька, Аскольд то есть, коровники громоздил, длинный рубль выматывал из Нечерноземья, а я сосредотачивался, я мыслил. Он взносы выжимал из молодежи, доклады строчил, а я строчил совсем другое. Он получал поездки в Венгрию и квартиры без очереди, а я получал насмешливые ухмылки жены, ее подруг и знакомых. Впрочем, что это я – жалуюсь?

– Да, нет.

– Жалуюсь. Какой ты лживый, Саша. Видишь, что человек жалуется, а говоришь «да, нет». Тебе бы, на моем месте, отказать в доверии, а я не откажу. Знаешь, почему? Пожимаешь плечами? Знаешь, наверно. Остальные еще хуже. Еще лживее, чем ты.

– Спасибо.

Дир Сергеевич махнул рукой, да ну тебя.

– Итак, читаю. «К понятию: империя». Такое название, чтобы выглядело научно, понимаешь. Так вот слушай.

И через полчаса:

– Все. Ну, как тебе, Саша?

Майор инстинктивно глянул на запястье левой руки. Почти незаметное движение, но автор зафиксировал его.

– Что, длинно? Всего тридцать пять минут. Ладно, прочту тебе кое-что покороче. У меня есть, у меня очень даже есть.

Дир Сергеевич быстро перебирал бумажки.

– Вот это интересно. Настоящее открытие, если глянуть непредвзято. Но большинство глядит предвзято. Называется статья «Четвертая Пуническая война». Ты, конечно, Саша помнишь, поскольку учился в школе, что войн этих Пунических было ровно три. У меня речь идет о других временах. Не о Риме и Карфагене, а о Москве и Новгороде. Москва, как известно – Рим, хотя и третий, а Новгород в переводе на финикийский означает – именно Карфаген. Согласись, налицо острота исторического прозрения. Война между этими державами имеет полное право называться Пунической. Правда?

Майор с трудом удержался, чтобы снова не бросить взгляд на часы.

Дир Сергеевич углубился взглядом в рукопись и продолжил говорить, только слова произносил такие, каких ни за что не могло быть на пожелтевших страницах.

– Мне бы надо было тебя выгнать, Саша. В самом еще начале. Поверишь ли, я уже тогда все про тебя понял. Был бы ты хоть лежачий камень, нет, ты активный, ты изобретательный, только вся активность почему-то направлена мне в ущерб. Тебе категорически не нравится все то, что я придумываю и намереваюсь провернуть. Почему, Саша?

Дир Сергеевич поднял глаза, а майор свои опустил.

– После истории с Наташей любой другой на моем месте тебя бы не просто выгнал, а как-нибудь очень жестоко наказал. Не знаю, почему я этого не сделал. Просто я не любой, наверно. А патруль на Цветном бульваре? Я даже не буду добиваться у тебя подтверждения, что это твоя работа. Кому бы еще такое могло прийти в голову?

«Наследник» вернулся взглядом к рукописи, и могло показаться, что он опять начнет про четвертую Пуническую войну.