Москаль

— Знаете, Роман Миронович, когда вы говорите на мове, я млею! — парировала Ника и решительно проследовала внутрь.

Рыбак скорчил ей вслед страшную рожу.

Нина Ивановна проводила девушку на кухню, где продолжал не знать, что ему теперь делать, Валерий Игоревич. Пить он уже не мог, ехать домой не мог, оставаться в неподвижности не хотел. И, несмотря на то что странности в его судьбе, кажется, кончились, продолжал чего–то бояться. Только наладились попить кофейку, как раздался пронзительный хозяйский крик. Дир Сергеевич выскочил в гостиную в развевающемся халате. Зацепился шлепанцем за ковер, упал, одним движением поднялся, влетел на кухню.

— Дайте мне, Нина Ивановна, молока кружечку — пищевод горит.

Ника радостно встала, расстегивая свою сумочку.

— Дир Сергеевич, виза, билет — все в порядке. Завтра, «дельта», Гантвик.

— Спасибо, Ника. Но судьба, понимаешь ли, играет человеком. — «Наследник» поставил пустую кружку на стол, но к протянутым документам не притронулся. — Ты покупаешь билет на аэроплан в Англию, а мне–то нужно, как выясняется, отправляться совсем в другую сторону.

— Это тот, лысый, сбил его с толку, — прошептала Нина Ивановна Валерию Игоревичу.

Дир Сергеевич задумчиво, зажмурившись, тер себе щеки.

— Вылетим в любом случае не сегодня — нелетность погоды налицо. К тому же надо кое–кого разыскать. Рыбак!!!

Появился мрачный курильщик.

— Где твой начальник?

— Вы мой начальник.

— Елагин, Елагин где? Найти, а пока я приму бассейн. Всех вон оттуда, Нина Ивановна.

— Там и нет никого.

— Эх, жаль, я бы с таким удовольствием выгнал!

Через пару минут Рыбак, шагая по краю бассейна, докладывал медленно, уютно скользящему под отблескивающей поверхностью «наследнику», что Елагин сидит в больнице у постели Конрада Эрнстовича Клауна и ждет, когда тот заговорит.

— Скажи ему, что завтра вылетаем.

— Он говорит, что с Клауном дело серьезное, в любую секунду он может прийти в себя и все рассказать. Оставлять его в таком состоянии опасно.

— Могут убить? — весело фыркнул Дир Сергеевич.

— Елагин говорит, что могут.

— Пусть сажает там какую угодно охрану.

— Он говорит, что снимает с себя всякую ответственность.

— А ты не намекнул ему, куда именно мы вылетаем?

— Я и сам не знаю.

— Правильно, никто не знает. Скажи ему, что вылетаем мы, для начала, в Душанбе.

— Угу.

— Кстати, ты тоже летишь.

Рыбак так вздохнул, словно рассчитывал поднять волну в бассейне.

— Я думал, как всегда, за отъездом Александра Ивановича я принимаю здешние дела.

— Фиг тебе, полетишь со мной!

Роман Миронович вторично за утро пожелал шефу захлебнуться, только теперь уже совсем беззвучно.

3

Майор был еще слаб, грипп не грипп, но однодневная хворь выпотрошила его, вырвала язык аппетита и заставляла поминутно обливаться потом. В таком состоянии еще можно сидеть в предбаннике больничного бокса в ожидании прояснения в голове самоубийцы, но тащиться на горный край света в обществе сумасшедшего начальника — это уже слишком. Он, видите ли, сам хочет полюбоваться, как оно там все будет устроено. Собирался ведь лететь к сыну, истерически рвался, не повидает Мишку — ему конец! И в секунду перестроился! Будь «наследник» человеком более естественной конструкции, майор решил бы, что такая перемена намерений произошла конечно же ввиду вмешательства со стороны. Кто–то вполз с доносом и взбесил неврастеника Митю. Кто? Да хоть Кривоплясов, старинный дружок. Господи! Да не специально ли он был послан с экспедицией, не тайное ли это с самого начала государево око?! Не–ет, вяло одернул себя майор. Когда пристраивали Кривоплясова, и в замысле не было никакой инсценировки в Гондване. Так вот, возвращаясь к характеру Дира Сергеевича — с него вполне станется взять и передумать на совсем пустом месте. Ни с того ни с сего. Заподозрил что–то? Трудно сказать.

Если заподозрил… Получается, людоед в нем сильнее отца. Слаще втоптать в грязь хитроумничающих подчиненных, чем обнять отдаленного ребенка.

Или это отвлекающий маневр? Всем ныл в подол и в лацкан: к сыну, к сыну на остров, а сам тихо готовил капкан для майора. И теперь, когда там, на берегу речки, телевизионная декорация наконец развернулась во всей красе, он объявляет выезд на природу.

Нет, в возможность такого провала Елагин все же не верил. Это пораженчество. Провал возможен только через предательство. Кастуев? Бред! Патолин? Вероятно, но не обязательно. Собственно, это первое, что напрашивается. Это до такой степени элементарно, что даже… Но человек пришел от Кастуева и Бобра. Перекуплен? Перепродался? Дойдя до этого места в размышлениях, майор почувствовал, что становится фаталистом. Если предательство добралось даже сюда, то в сопротивлении нет никакого смысла. Легче просто позвонить «наследнику» и во всем признаться. Никуда не надо лететь, можно лечь и закрыть глаза. Хотя бы до завтра.

Пришлось силой встряхиваться, хлебать крепкий кофе из китайской баклажки: «Это не я рассуждаю, а простуда».