Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия

Декорации зданий, особенно же внутренних комнат и зал, писались в то время без соответствия архитектурному стилю и орнаментике, ко времени которых они относились, и одна и та же декорация, изображающая дворцовую залу, фигурировала и в «Лючии», и в «Бал-маскараде», и в «Фаворитке», да еще в каком-нибудь балете, а потому измятостью и облезлостью очень свидетельствовала о своем почтенном возрасте и понесенных трудах. Тот же «сад» и «лес» появлялись в целом ряде различных опер и балетов — обстановкой вообще в Большом театре, особенно для оперы, не церемонились; но новые декорации в иных пьесах, вызывавших почему-либо большую заботливость относительно постановки, бывали красивы и изящнее теперешних. Машинная часть, находившаяся в заведовании гг. Вальцев, сперва отца,* а затем сына* (и ныне состоящего главным машинистом театра), была организована хорошо, и публика часто награждала младшего Вальца и как декоратора, и как машиниста вызовами. Световые эффекты достигались лучше, чем прежде, во времена олеина, благодаря газовому освещению и применению, временно, в какой-либо отдельной сцене, электрических лучей, но, разумеется, они не достигали теперешнего совершенства.

Балетные представления, особенно в начале сезона и весной, когда не было итальянской оперы, давались чаще, чем теперь, но посещались публикой меньше, чем в настоящее время. Зрительная зала наполнялась только на рождественских праздниках, на масленице, при новых балетных постановках, в бенефисы и по случаю гастролей какой-либо знаменитой иностранной балерины. В обычное время балет собирал хотя большее количество зрителей, чем русская опера, но театр бывал далеко не полон; в первом, отчасти и во втором, ряду сидели всегда на одних и тех же местах присяжные балетоманы, число коих было не мало и между которыми встречались люди всех возрастов, начиная с безусых юношей и кончая убеленными сединой старцами. Часто посещал балет известный всей Москве магнат — князь Николай Иванович Трубецкой. Он важно и медленно, старческой походкой небольшого роста человека, подходил, никому не кланяясь и глядя прямо вперед, к своему месту на левой стороне первого ряда, вооруженный большим биноклем. В партере же, конечно в первом ряду, восседал обер-полицмейстер Арапов, входивший ленивой походкой и сидевший затем весь спектакль неподвижно и безучастно, сохраняя на застывшем лице равнодушное выражение. В третьем или четвертом ряду выдавалась громоздкая, но молодцеватая фигура, с длинными, седеющими, ниспадающими усами, полицмейстера Огарева. Нередко в нижней боковой ложе с левой стороны, под большой императорской, показывалась характерная фигура тогдашнего генерал-губернатора князя Долгорукова, а большую министерскую ложу с правой стороны во время выдающихся чем-либо спектаклей, как балетных, так и оперных, занимали князь М. В. и княгиня Л. Т. Голицыны. В ложах над бельэтажем часто появлялись воспитанницы старших классов театрального училища с классной дамой, всегда чинно и скромно сидевшие, не смевшие иметь с собой бинокля, что, впрочем, не мешало им переглянуться потихоньку или нечаянно столкнуться в коридоре с кем-либо из театральной молодежи, увлекавшейся той или другой из начинающих артисток.

В райке восседали не только случайные посетители, но и балетоманы, особенно энергично поддерживавшие аплодисментами, дикими криками «браво» и «бис» и бесконечными вызовами своих любимиц или, напротив, неистово шикавшие соперницам излюбленных ими балерин, будто несправедливо поощрявшимся театральным начальством. Верхние зрители иногда, например в бенефисные представления, спускались перед самым окончанием балета вниз, проникали в партер и, став у оркестра, шумели и неистовствовали вовсю, так что приходилось, чтобы их выжить, тушить люстру, а наиболее ретивых крикунов и свистунов выводить как из партера, так и в особенности из райка. Припоминаю случай, когда партерная и «райская» молодежь (в большинстве студенты), соединившись внизу у рампы, разошлись настолько, что, обозлившись на то, что по окончании спектакля, несмотря на энергичные вызовы, не поднимали занавеса и не выпускали вызывавшуюся ими балерину, запустили на сцену стулом, взятым из ложи бенуара, причем стул упал в помещение оркестра и разбил арфу известной артистки г-жи Иды Папендик,* игравшей на этом инструменте в Большом театре. Та же молодая публика собиралась по окончании балета у театрального подъезда, чтобы посмотреть поближе на любимых артисток, а при случае и тут учинить им овацию.