Московские джунгли

Улетая из Риги с красивой фарфоровой урной, в которой лежало все, что осталось от ее единственного близкого человека, Лиля думала, что отныне деньги-то надо экономить. Станет ли он присылать их ей теперь, когда тетя Оксана умерла, а она, Лиля, сказала все эти полные ненависти слова? В том, что отец – колдун, шаман, а то и черт в ступе, Лиля теперь поверила. И в злых духов поверила тоже. В добрых пока не получалось.

Ей досталось место у иллюминатора, и ее никто не трогал, никакие мамаши не требовали, чтобы она уступила «место у окошка» их капризничающим деткам, уж очень жутко выглядела Лиля: бледная, почти серая, с черными мешками под красными, опухшими от слез глазами. И, прижавшись лбом к иллюминатору, под ровный гул, заглушающий голоса соседей, она тихо плакала.

Нет, может, когда-нибудь она это переживет. И опять сможет жить нормально. Не веря в колдунов и в злых духов. Но пока ей очень хотелось прибить осиновым колом одного злого духа. И влепить шесть серебряных пуль в одного колдуна… Пусть даже он ей и отец.

А еще лучше было бы, если бы у нее появился собственный злой дух. Но мечтать о таком было как-то совсем глупо. И Лиля вернулась к мечтам о серебряных пулях. Мечтала – и твердо знала: он видит ее мечты. Мечтала и знала: ничего у нее не получится. Он сильнее. Он всегда будет сильнее.

Квартира выглядела ужасно. Словно в ней обыск проводили. Так спешно собиралась Лиля, что повсюду была разбросаны вещи… И ненужные теперь уже запасные катетеры, пачки лекарств, упаковки подгузников. Было душно. Пахло больницей. И на всем лежал неестественно густой слой пыли.

Лиля стерла носовым платком пыль с полки, на которой стояли самые любимые книги тети Оксаны и самая любимая ее фотография: они с десятилетней Лилей вдвоем в Турции, по пояс в воде, смеются, такие счастливые, и тетя Оксана – такая живая… Рядом с фотографией Лиля поставила фарфоровую урну, на которой изящным шрифтом было выведено: «Оксана Анатольевна Колыванова». И даты жизни.

Потом кинулась убирать. Она устала, последние дни были очень тяжелые, ей хотелось спать. Но лечь спать в этой квартире было невозможно. Лиля распахнула окна и металась: то сдирала с постелей белье, то совала в мешки для мусора ненужные теперь лекарства и подгузники, то хваталась за пылесос, а потом вдруг решила убрать все платья тети Оксаны, распахнула шкаф, почувствовала такой родной-родной, невыносимо родной, вспарывающий сердце запах – и обхватила их, обняла, уткнулась, как в детстве – в подол, и завыла, закричала в голос:

– Мама! Ма-а-а-а-ама! Мамочка!!!

Тетя Оксана не позволяла называть ее мамой.

Но теперь было можно.

Теперь было все можно.

Глава 9

Зазвонил мобильный. Он звонил долго, а Лиля никак не могла разжать объятия, отпустить платья. Но звонивший был упрям. И в конце концов Лиля сдалась.

– Здравствуй, Лиля, – чинно и вместе с тем робко произнес знакомый женский голос, но Лиля никак не могла узнать, кто же это. – Прости, что я только сегодня позвонила. Я знала, что у тебя мама больна, но Сергеев только сегодня сказал, что она… что она очень тяжело больна. И я подумала – надо позвонить, узнать, может, я помочь смогу… У меня у бабушки то же самое было, а у тебя она – на одних руках. Ты не обижайся, но, может, деньги нужны, на сиделку? Иногда чтобы ты отдохнуть могла… Потому что, когда бабушка… В общем, я знаю, это трудно ужасно. А у меня сейчас деньги есть.

Лиля молчала, тяжело дыша в трубку. Не могла выдавить из себя те страшные слова, которые необходимо было произнести.

– Лиля? Лилечка? Ты там совсем зашилась, да?

Алена Шмелева. Их нельзя было назвать даже приятельницами, но они неоднократно оказывались на одной съемочной площадке. Алена, вообще-то, была моделью, но если режиссеру Саше Сергееву нужна была женщина на роль красавицы, он привычно приглашал Алену. Играть она не умела, но умела так пройти, так сесть, так посмотреть в камеру…

«Словно хочет с камерой трахнуться. Тебе бы в порно сниматься, Аленка!» – ухмылялся оператор Тимур Абаев.

Алена смотрела на него без улыбки, но и без обиды. Как на вещь. Тимур злился, а Лилю это восхищало.

Алена была куда более востребованной, преуспевающей и «денежной», чем Лиля, но в отличие от большинства ей подобных совершенно не выпендривалась и не «корчила из себя принцесску», как говорила гримерша. Она была вежлива и дружелюбна. Не нарочито, не снисходительно – она просто была такой в своей реальной жизни и не считала нужным притворяться, когда она не перед камерой.