Московские градоначальники XIX века

А он говорит: «Не могу: мы еще три года вместе не прожили». А тогда такой закон был: развод только через три года можно было дать, да и то надо хлопотать у митрополита и сунуть кому следует тысчонку-другую… Ну, конечно, эти разводы для богачей и дворянства, а для нашего брата какой развод? Только мать сыра земля и разводила. Это теперь хоть каждый день разводись, а раньше и в помине не было, чтобы мужика с бабой развели…

Ну, не вышло, охать и ахать не стала, полетела к папаше в Москву: «Муж, говорит, подлецом оказался, бьет меня. Дай нам развод». А он (Закревский. — А. В.) говорит: «Как это возможно? Я ведь не митрополит». Ну, ей ничего, что не митрополит, ей развод подай!

«Ты, говорит, в Москве повыше митрополита, ты царь и бог! Кто смеет с тебя спросить?»

Он и забрал в голову, что это правда, взял да и написал, что, дескать, «полковник не живет с моей дочерью на законном основании, бьет и терзает ее, а потому жить им врозь». Подписал и казенную печать приложил. Она прилетела с этой разводной к мужу: «Посмотри-ка, говорит, чертова образина: вот разводная!»

Он видит — фальшивая разводная. Ему-то, собственно, жену пусть хоть черти возьмут, а досада его берет, что всю вину на него свалили. Вот он и подал жалобу царю: «В Москве, говорит, два митрополита: один настоящий, из духовенства, другой фальшивый, из генерал-губернаторов». — И описал, как женился, как жена шаталась по балам…

Прочитал царь и говорит: «Правда тут или неправда, не знаю». И приказал это дело хорошенько разузнать. Стали докапываться… Видят — тут одна правда, полковниково дело правое, он правду написал. Царь рассердился и написал Закревскому:

«Какой, говорит, ты митрополит, ежели кадило не умеешь держать по-настоящему? Ты самозванец, а мне самозванцев не надо, потому что от них одна только подлость идет».

Ну, значит, Закревского в шею со службы. Вот он прочитал эту царскую бумагу и говорит сам себе: «Тебе, старому дураку, так и надо, чтобы не слушал свою беспутную дочь». И написал он про себя такой стишок:

За дочь беспутную страдаю,
За беззаконный ее брак,
И навсегда себя ругаю,
Что стал на старость я дурак!

Он был и взаправду старый: семьдесят два года имел. И было ему большое огорчение, что выгнали его со службы. Жалование наплевать: у него самого три миллиона в банке лежали, да еще дом стоил мильон, а важны ему были почет и уважение.

А в Москве уже в трубы протрубили и в колокола прозвонили, что дали ему по шапке со службы за этот фальшивый развод. Вот он и сидел в комнате, как сыч в дупле, глаза на улицу боялся показать»[230].

Остроумный рассказ московского старожила, быть может, не во всем правдоподобен. Но сколько в нем колорита, непередаваемой атмосферы старой Москвы!

В Москве, правда, поговаривали и о другой причине отставки Арсеник-паши. Купцы приписывали себе в заслугу падение ненавистного им генерал-губернатора, более десяти лет наводившего на них страх и ужас. Якобы Закревский в привычной для него манере выгнал купцов из Манежа, где должен был состояться обед в честь военных, да еще и с участием молодого императора. Узнав об этом, Александр II и решил задвинуть Арсения Андреевича. Купцы расценили это как проявление защиты и заботы со стороны царя. Так это или нет, но в тот день, когда стало известно об отстранении Закревского от должности, во многих купеческих домах был праздник.

Истинной причиной отставки Закревского было другое, более глубокое обстоятельство. Граф давно уже пересидел свой срок. И суть была не в его возрасте, а во взглядах. Его Россия, которую он, несомненно, любил, отошла в прошлое вместе с императором Николаем I. Закревский должен был бы уйти в отставку году этак в 1855-м.

Граф не то что не хотел думать по-другому — он попросту не мог мыслить иначе. В этом его взгляды очень схожи с образом мыслей Ростопчина, не разделявшего самодержавие и крепостничество. Хотя Ростопчин все-таки был гражданским человеком по складу ума.

Приход к власти в 1855 году нового императора Александра II вызвал большие перемены в России. Закревскому они были не по душе. Противоречили его убеждениям либеральные послабления, предпринятые государем: амнистия декабристам и другим политическим заключенным, закрытие Высшего цензурного комитета, прекращение полицейского надзора над инакомыслящими, отмена телесных наказаний и пр.

Одно только слово «реформа» было для Закревского как красная тряпка для быка. А отмена крепостного права и вовсе казалась немыслимой. Он всячески сопротивлялся освобождению крестьян, ставил палки в колеса тем московским дворянам, кто по своей инициативе хотел бы отпустить на волю своих крепостных. А в это время в других губерниях империи, не в пример Москве, эти процессы уже активно шли.